Я тоже обнажился и подошёл к изножью постели.
– Что… могу делать, что хочу?
– Что хотите, ваше сиятельство. Надеюсь только, не сожрёте…
– Ну, это… может быть…
Думаю, Таня рассчитывала охладить мой пыл, залить водой своих лягушачьих шуточек и подколок, но меня они только распаляли, как всегда возбуждали её остроты. Мне не хотелось набрасываться. Мне почти двадцать восемь и я никогда не занимался нормальным сексом, какая теперь могла быть спешка? Особенно, когда я «сиятельство» и «барин», думаю, назови она меня скотиной, я повёл бы себя именно, как скотина, а сиятельству пристали изысканные ласки …
Незачем описывать то, что знают и делают нормальные люди и чего не знал прежде я, что это значит, впервые упиться тем, чего так долго хочешь, желать выпить до дна, думая о том, что, возможно, тебе больше не получить того же, вот о чём я думал, приступая… Но я сразу забыл обо всём, как только ощутил аромат её кожи…
Наверное, есть вещи, которых стоит ждать и желать долго, чтобы почувствовать до конца их волшебство. Да, я никогда этого не делал, да я вообще мало что делал, но если в прошлом мне приходилось действовать рассудочно, или подчиняться желаниям других, о чём я не хочу больше помнить, то теперь моё тело само всё знало и вело меня…
…Платон сказал мне как-то вскоре после знакомства с Марком:
– Тебе не кажется, что он… любит тебя как-то… как-то слишком?
– Слишком?
– Слишком сильно.
– А так бывает? – засмеялась я.
– Танюшка, я не шучу, такая страсть может граничить с одержимостью.
– Вовсе он не одержимый, не выдумывай, – мне хотелось защитить Марка немного, всего объяснить я не могу, но хотя бы попытаюсь. – И никакой страсти, мы… ну в общем, даже не спим вместе. Мы друзья.
– Это напрасно. Надо спать, даже если не хочешь, иначе он… и правда свихнётся на тебе, – серьёзно сказал Платон. – А не хотела его, зачем замуж шла? Ох… чудишь ты, Татьяна…
Однако Платон был сам достаточно сведущ, да и круг его общения настолько обширен и только увеличивался, что до него через некоторое время дошли россказни о Марке. Он сказал об это мне, глядя внимательно, хотел понять, видимо, знаю я или нет.
– Господи, Плато-он, – протянула я.
– Нет, я понимаю, ты из самых правильных меркантильных побуждений вышла за него и не прогадала, конечно, но… Чего он влюбился-то тогда? – Платону было так странно это всё и не укладывалось в его схемы, в которых он жил и смотрел на мир, и которые, кстати, он не применял к самому себе, как и все люди: для всех одно, а «я же – особенный человек».
– Ну я тоже его люблю. И даже очень.
– Ой, да ладно, заливать-то! – скривился Платон. – Он для тебя… как котик со сломанной лапкой. Причём здесь любовь?
– Как это причём? При всем том же.
Платон посмотрел на меня, качая головой.
– Это не игра. Лучше порви с ним сейчас.
– Я… не могу. Марк мне тоже нужен, как и я ему… – ну