Основная часть материала была уже отснята, а я продолжала ездить в детдом три раза в неделю, оправдывая это тем, что возможно следует отойти от сценария и доснять пару эпизодов. Я возила Димке сказки, мы играли в «ЛЕГО», и он рассказывал мне, как он жил до того, как оказался в Центре. Самые свежие воспоминания были связаны с мамой и её болезнью.
С какой любовью и эмоцией мальчик рассказывал о своем самом главном человеке! С нежностью он описывал как она выглядела, её глаза, родинку на левой щеке, её теплые руки. Он вспоминал о том, как она стеснялась быть без волос, и как он помогал завязывать ей платочек, как он любил обнимать маму во сне (они спали на одной кровати), как они ходили гулять вдвоём, пока мама ещё могла ходить, и он не оставлял её, садился рядом на скамейку и развлекал её. И как он навещал маму в больнице с соседкой, бабушке было тяжело добираться до больницы. Как он грел её холодные худые пальцы своим дыханием, как обещал маме забрать её домой и обещал не шуметь, чтобы она выспалась, она выглядела очень уставшей. Он вспоминал её живой, весёлой и смеющейся. И не говорил о её смерти. И мне даже представить было страшно, через что прошёл этот маленький мужчина. Я внимательно слушала, и во время его рассказов я покрывалась мурашками, сердце моё переворачивались, и начинала болеть душа. Мне хотелось прижать к себе этого ребенка и сказать ему, что всё будет хорошо, всё обязательно наладится. Но я не могла ему врать. Мама умерла, её больше нет. И ничего не наладится. Всё будет просто по-другому, без неё. Это как с Добрым – ничего не наладилось, просто жизнь продолжает идти без него. В доме у Димки было так много любви, и сейчас без нее он замерзает.
Я верила в Бога. И мне хотелось верить, что желтые глаза и кривоватая улыбка были даны ему свыше, чтобы я его заметила.
В последнюю неделю монтажа я решила, что после проекта ноги моей не будет в этом месте, и уйду я отсюда с Димкой.
3
– Я забираю его отсюда. – Регина Сергеевна, не всё так просто, – директор Центра презрительно поджала губы. – Давайте не будем усложнять. Тамара Константиновна, что я должна сделать, чтобы он уехал отсюда со мной? – Регина Сергеевна, во-первых, надо связаться с отделом опеки и попечительства. – Считайте, что я уже оттуда. Что дальше? – Потом собрать документы, чтобы вашу кандидатуру рассмотрели, потом школа приёмных родителей. – Это не усыновление, это опека, это позволит забрать Диму быстрее? – Вы должны понимать, в приоритете усыновитель, конечно, – она ехидно ухмыльнулась. – Так, Тамара Константиновна, я знаю, что я вам не нравлюсь. Я тоже не ваша поклонница. Но тут дело не в личных симпатиях. Ему здесь плохо. Очень плохо. Он не есть, не спит, не разговаривает. – Регина Сергеевна, вот видите, как вы сейчас заговорили, а у меня таких детей десятки! И… – Мы сейчас говорим об одном конкретном ребёнке. И вы в силах сделать для него хоть что-то. Поэтому предлагаю не вступать в полемику, а сказать, что от меня нужно, – я бесцеремонно перебила её, не желая слушать очередные разглагольствования