– Известно ли вам, что вчера вечером у вашего мужа был посетитель?
На щеках мадам Рено выступил легкий румянец, что не укрылось от глаз следователя.
– Нет, кто это был? – ответила она, сохраняя тем не менее совершенное спокойствие.
– Дама.
– В самом деле?
Однако следователь, казалось, удовольствовался тем, что услышал, и не стал продолжать расспросы. Едва ли, подумал он, мадам Добрэй имеет отношение к убийству, а расстраивать мадам Рено без веских к тому оснований ему не хотелось.
Он посмотрел на комиссара, тот согласно кивнул. Тогда мосье Отэ встал, прошел в другой конец комнаты и принес стеклянную банку, которую мы видели в сарае. Вынув оттуда нож, он обратился к мадам Рено.
– Мадам, узнаете это? – спросил он как можно мягче.
Она негромко вскрикнула:
– Конечно, это мой кинжальчик.
Увидев на нем пятна, она отшатнулась, глаза ее расширились от ужаса:
– Это что – кровь?
– Да, мадам. Вашего мужа убили этим оружием. – Он быстро убрал нож с глаз долой. – Уверены ли вы, что это тот самый нож, который лежал ночью на вашем туалетном столике?
– О да. Это подарок моего сына. Во время войны[36] он служил в авиации. Он был слишком молод, и ему пришлось прибавить себе два года, чтобы его взяли. – Чувствовалось, что мадам Рено гордится своим сыном. – Ножик сделан из авиационной стали, и сын подарил мне его в память о войне.
– Понимаю, мадам. Перейдем теперь к другому вопросу. Где сейчас ваш сын? Необходимо немедленно телеграфировать ему.
– Жак? В данное время он на пути в Буэнос-Айрес[37].
– То есть?
– Да. Вчера муж телеграфировал ему. Сначала он отправил Жака в Париж, а вчера выяснилось, что ему необходимо немедленно ехать в Южную Америку. Из Шербура[38] как раз вчера вечером отошел пароход в Буэнос-Айрес, и муж телеграфировал Жаку, чтобы он постарался успеть на него.
– Не знаете ли вы, какие дела у вашего сына в Буэнос-Айресе?
– Мне об этом ничего не известно, мосье, знаю только, что оттуда он должен ехать в Сантьяго.
– Сантьяго! Опять Сантьяго! – в один голос вскричали мосье Отэ и мосье Бекс.
Упоминание о Сантьяго поразило и меня, а Пуаро, воспользовавшись замешательством, подошел к мадам Рено. Все это время он стоял, мечтательно глядя в окно, и я даже не был уверен, следит ли он за тем, что происходит. Он молча поклонился мадам Рено, потом сказал:
– Pardon, мадам, не позволите ли взглянуть на ваши руки?
Слегка удивившись, мадам Рено выполнила его просьбу. На запястьях были видны глубокие ссадины – следы от веревок. Пока Пуаро рассматривал руки мадам Рено, я наблюдал за ним и заметил, что огонь возбуждения, горевший в его глазах, погас.
– Представляю, как вам больно, – сказал он, а я подумал, что мой друг, кажется, опять чем-то удручен.
Между тем следователь спохватился и заспешил:
– Надо немедленно связаться по радио с молодым мосье Рено. Нам крайне необходимо узнать