Она же упрямо твердила, что это самая идеальная ситуация для того, чтобы научиться соблюдать осторожность и приобрести навыки вождения, – а там уж она блестяще сдаст экзамен на права. После этой знаменитой покупки мы провели ночь вместе. Утром я отказался ехать с ней на мотоцикле, и мы чуть не рассорились; я пошел в кафе пешком, но на следующий день все-таки уступил, ведь она была старше, а я не хотел показаться занудой; сел сзади, обхватил ее за талию и тут же забыл, что у нее нет водительских прав.
Как же это было здорово – гонять по Парижу, пустынному, почти без машин по случаю летних отпусков; мы ездили по безлюдным бульварам, устраивали пикники в Венсенском лесу, встречали других мотоциклистов, с которыми Луиза обсуждала всякие технические проблемы; она выглядела на своем «коне» самой счастливой женщиной на свете. Иногда Луиза исчезала в конце рабочего дня, помахав мне на прощанье, – то ли ехала на площадь Клиши поиграть в пинбол, то ли еще куда-то. Тогда я шел к ней, на улицу Амло, и ночевал там один, а если замечал перед домом мотоцикл Джимми рядом с ее собственным, отправлялся к отцу, на улицу Мобер.
Меня это ничуть не задевало, мы жили, как жилось, вот и все.
Франк никогда не расценивал свой выбор между Джамилей и Сесиль, с которой он порвал, как банальную измену; он считал его логическим следствием своих политических убеждений, ибо для него коммунизм был неразрывно связан с моралью. Что такое эксплуатация человека человеком, как не аморальная ситуация, абсолютное зло, которое мог победить только приход коммунизма?! Взять хоть Троцкого – именно это он утверждал в своей главной книге![37] Их мораль и наша. А если существовала коммунистическая мораль, значит была также и этика, основанная на чувстве долга, альтруизме, самоотречении, преданности делу революции. Вот почему там, в метро, на окровавленном перроне, Франк в один миг отверг Сесиль – теперь его «долгом» стала Джамиля.
Разумеется, вернувшись в Париж в марте 1962 года, он разыскал Сесиль. Думая о той пропасти, что разделяла его чувства и его марксистские убеждения, он спрашивал себя: как можно побороть любовь к Сесиль? И это непреложно доказывало, что преданность социализму будет постоянным, ежеминутным сражением – особенно сражением с самим собой. Франк принадлежал к исчезающему виду человечества: он истово верил в марксистские идеалы, был твердо убежден, что это единственно правильный путь к изменению мира, к лучшей жизни пролетариата; что только коммунизм сможет покончить с угнетением народа, с несправедливым устройством капиталистического общества и что есть только одна сильная политическая партия с ее незыблемыми принципами, способная обеспечить торжество добра. Он был твердо убежден, что коллективное начало должно главенствовать над личными чувствами и порой необходимо прибегать к жестоким методам во имя освобождения угнетенных масс. Это было непреложно, как божественный