кра-кра, определись, орёт, кра-кра.
Но клич его в тумане вязнет, тонет:
так дребезжит забытый телефон —
коробка эбонитовее птицы —
и, заземлённый, сетует, что он
ни вниз, ни вверх не может дозвониться.
Холод
Скальда клятвой не сковать ни с кем.
Рунный звук из рук его – ручей.
Сколько слёз напрасных на песке
ни роняешь, скальд своих речей
не прервёт. Не пьёт вино вождя,
нити новых песен находя.
Дождь ласкает скалы долгий век.
Смолкнет скальд – сгустится стылый снег.
Потому и плачет, и поёт,
пусть обет тебе и не принёс.
Вот и сердце не вмерзает в лёд,
вот и свет струится от волос.
Дмитрию Мельникову
I
Травой взойти в сени высоких, светлых,
травой и быть – нехоженой, лесной.
И слушать скрип стволов, их споры с ветром,
расти под солнцем, пахнущим сосной.
Под утро обомлеть, как грянут птицы
немалым хором славных певчих сил.
И видеть снизу блики: свет дробится
и колется сквозь мириады игл.
А если дождь случится, то по капле
ловить, и бить поклоны, навзничь лечь —
и снова встать, и жадно пить.
Не так ли
мы открываем рты, ловя родную речь?
II
Как ходит дубрава?
По метру за век.
Из кроны латунной, тяжелой
падёт на траву под листву или снег
калёный лоснящийся жёлудь.
Сорока-воровка его подберёт
зимой пропитания ради,
но ворон пугнёт у плакучих берёз,
тряхнёт черно-белое платье,
и жёлудь, без шляпки уже, кувырком
достигнет земли под брусникой.
Укрытый корнями, укутанный мхом,
весной из-под снега возникнет
упрямый дубок, раздвигая цветы,
и прель, и сосновую хвою.
Он жив, хоть и падал с такой высоты.
И к осени листья удвоит.
Кудрява всё выше его голова —
окрепнет и встанет над чащей.
Однажды и мы проронили слова.
И пусть их кто хочет растащит.
III
«Я мёрз, рука моя болела…»
Дмитрий Мельников
До темноты обшивку для пристройки —
сырой доски тяжёлые хлысты —
сложил стопой: так складывают строки
на чистые тетрадные листы.
Пил чёрный чай.
Натруженную руку
берёг как мог, растапливая печь,
массировал и на весу баюкал,
грел об стакан.
Лилась родная речь.
Бумага, грифель – всё верней, чем гаджет.
Он скажет, как никто сказать не смог.
И отпечатки пальцев в хлопьях сажи
остались на линейках между строк,
да след кошачьих лап, едва заметный,
по рукописи – пеплом (не горят),
да