Вообще разговаривать с Павлом лишний раз не хотелось. А вот швырнуть ему деньги в лицо и захлопнуть дверь квартиры перед носом, очень даже. Так что я, не спрашивая разрешение, двумя движениями перелезла через босса на улицу.
– Долго вас еще ждать? – сложив руки на груди, я уставилась на Астафьева строго. Он же никуда не спешил, разглядывал меня странно и озадаченно. Будто что-то хотел сказать, но не решался. Пока мужчина кусал губы, я решила ускорить процесс и потянула его за руку. – Вам уже миллион не нужен? Нет? Так вот мне чужое тоже не нужно.
С тяжелым вздохом барин-таки вышел со своего трона и на удивление неторопливо пошагал за мной в старый побитый временем вонючий после кошек подъезд.
Часть 3
С Димочкой мы познакомились через социальные сети и общих знакомых не имели. Он прекрасно ладил с моей мамой, а вот его родню я видела лишь раз во время разговора парня по видеосвязи. Квартиру мы снимали на двоих. И открывая ключом старую советскую дверь, я вдруг поняла, что вскоре шокирую Астафьева нашим «дизайнерским» ремонтом.
– Что там, Сонечка? – ехидно поинтересовался босс, из-за плеча заглядывая на мои трясущиеся руки с постоянно падающим на каменный пол ключом. – Совесть проснулась? Хочешь покаяться во грехах?
– Ничего себе, какие вы слова знаете! А обычно только «бегом» и «срочно», – в тон ему саркастично прошептала. Услышал босс или нет, но затих. Без его нависающего позади громоздкого тела я смогла открыть дверь и зашла внутрь.
Было страшно. Я ждала смех и издевок, но Астафьев молчал. Тихо прошел вперед по коридору, даже дверку за собой вежливо захлопнул. Мертвая от стыда и ощущения собственной ничтожности, я плелась за ним следом, пристегнутая к тому же наручником.
– Сонечка, дорогая моя, – замерев у отваливающегося куска обоев, Павел Григорьевич попытался приклеить его обратно, но тот снова опал, – напомни-ка мне, сколько у тебя оклад?
Вот на этом моменте я резко захотела провалиться под землю. Глядя куда угодно, но не на мужчину, сдавленно выдохнула:
– Двести тысяч.
На лице Астафьева была маска. Вообще не понятно, о чем он там думает у себя в голове, пожимая плечами:
– Мне казалось, этого хватит, чтобы ты не снимала квартиру под столицей в криминальном районе. В месте, где даже дверей в подъезд нет. Прямо-таки приглашение: «Заходите, господа наркоманы, бомжи и бродячие собаки!».
Дрожь пронзила насквозь. Наверное, не стоило этого делать, но я зачем-то в сердцах выпалила:
– Я все маме отдаю. Мне только двадцать остается.
Астафьев молчал минуту, а потом присвистнул, скупо произнеся:
– Не густо.
Неловкое молчание возникло между нами, а Павел Григорьевич все никак не возвращался к поискам сумки. Все смотрел и смотрел на меня. Это уже начинало не просто смущать, но и напрягать.
– Мама болеет? – хриплый вопрос в кромешной