но вышеназванное свойство наше, кажущееся нам таким натуральным и безобидным, может вызывать в чужестранцах и порядочную досаду: в самом деле, по какому праву землей владеет тот, кому закрыт путь превратить ту землю в цветущий сад? отсюда, пожалуй, и попытки наших западных соседей нас завоевать, —
вот эту самую метафизическую, я бы сказал, досаду я и читал иногда в лицах немцев во время задушевных разговоров, —
и в ней заключался тонкий упрек: от всех германцев и ко всем славянам, —
впрочем, тот упрек, если сказать по правде, я в глазах немцах никогда не находил, —
просто я думаю, что он должен быть, но не уверен, точно ли он есть.
XXVII. Вещи
Иногда каждому из нас приходится быть одному: не потому, что рядом не оказалось человека, который мог бы нас понять, а поняв, и простить, —
нет, не поэтому, а потому, что никакой человек и даже никакое живое существо не смогли бы выдержать столько холодной и отчужденной задумчивости, которая сквозит иногда в нашем взгляде, когда мы думаем, будто увидели, наконец, жизнь без иллюзий и без прикрас, —
этот взгляд – как будто стараешься проникнуть внутрь иглы, однако продолжаешь скользить по ее блестящей поверхности, быть может, подобный взгляд был у Иннокентия Смоктуновского, когда он играл князя Мышкина, а может и нет, неважно, —
так или иначе, этот взгляд лучше всего выдерживают предметы неодушевленные, —
и потому надо быть им за это благодарным, а значит, относиться к ним по меньшей мере как к домашним животным, —
или еще лучше – как к близким людям, —
то есть проявлять к ним любящую доброту, и не расставаться с ними до последнего, —
пока мы сами не уйдем туда, откуда они нам смогут только сниться, —
и не обижаться на них, если в один прекрасный момент мы вдруг догадаемся, что и вещи давным-давно смотрят на нас как на одну из них, —
то есть как на одушевленную вещь.
Не оттого ли, если пристально наблюдать за ними, нам кажется всегда немного странным, что они молчат и не двигаются, —
в поисках объяснения этого любопытного феномена нам придется допустить, что вещи притаились и делают вид, что не замечают нашего пристального за ними наблюдения, —
и лишь при более внимательном размышлении мы поневоле вспомним ту простую истину, о которой не уставал повторять еще Будда, —
а именно: что мы сами не более, чем вещи, только бесконечно более сложные, —
вещи, состоящие из «агрегатов» тела, ощущений, восприятий, представлений и мышления, —
их комбинации беспредельны, но суть от этого не меняется, – да, мы – одушевленные вещи, не больше, но и не меньше, —
и то обстоятельство, что обыкновенные, то есть неодушевленные вещи об этом давным-давно догадались, есть всего лишь элементарная логическая закономерность, а наша так называемая индивидуальность ничего ровным счетом не доказывает, потому что и любая решительно вещь, любое растение и любое