– Прекрасно, чудненько. Об этом и крой. Ты ведь раньше работала в отделе преступности, не первый раз тебе писать о висельниках. И еще добавь пару слов о том, какие гады городские чиновники, позволившие поэтессе с именем, лауреату многих премий, подыхать с голоду. Впрочем, нет… О городских чиновниках ни слова. А то поссоримся с московской мэрией, и они нам сделают бяку. Арендную плату повысят или свет отрубят. Или воду отрежут. Придумают, как отыграться.
Минуту Ларионов молча затягивался сигаретой, потом шлепнул себя по лбу ладонью.
– Вот что. Лучше напиши, что в Союзе писателей бездушные чиновники. Знали о бедственном положении Волгиной и не почесались. Сволочи такие.
– В союзе ругать некого. Литфонд подбрасывал Волгиной на бедность. Помогали…
– Значит, мало помогали, мало подбрасывали, – шеф-редактор привстал с кресла, шлепнул по столешнице ладонью. – Мы ведь должны кого-то приложить. А Союз писателей ругать можно, хоть последними словами, потому что они нам по фигу. Они бяку не сделают. Прав таких нет.
– Паша, мне надо на аэродром, я встречаюсь с инструктором, – сказала Лена. – Этот мужик приедет издалека, обещал мне передать кое-какую литературу, эти книжки невозможно достать. Уже забили стрелку. Не хочется его подводить.
– Договорись о встрече в Москве. Какого черта тебе на аэродром пилить?
– Инструктор живет в дальнем Подмосковье. Где-то под Зарайском. Встречаемся на полдороге. Это мне нужно, не ему.
– Тогда перенеси встречу.
– Не могу. У меня экзамен по теории. Кроме того, со смертью Волгиной… Короче, есть проблемы. Я не хотела никому говорить, потому что слухи расползутся по редакции как тараканы. Обрастут самыми нелепыми домыслами. А доброжелателей у меня и без того хватает. Я помогала своему знакомому поэту, точнее редактору, который работает в одном большом издательстве, составлять антологию современных поэтов. Саше Кудрявцеву, слышал о таком? Это так, для души. Мужик почему-то думал, что Волгина давно умерла. А я принесла ему несколько стихотворений, еще не напечатанных. Издательству хорошо, а старуха будет счастлива, когда увидит в книге свои стихи.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Я последний человек, который видел Волгину живой. И один из первых, кто увидел ее мертвой. За день до смерти я забрала у нее машинописные странички со стихами и в тот же день передала их Кудрявцеву. Он сказал, что надо бы еще несколько стихотворений, чтобы выбрать лучшее. Сам хотел к старухе ехать, но я ответила, что привезу. И оказалась в ее квартире через полчаса, как ее вытащили из петли. Там были соседи по лестничной клетке и я. Менты еще не успели приехать. Теперь я прохожу свидетелем. В прокуратуре почему-то заинтересовались смертью старухи. Возбуждено уголовное дело, не знаю почему. И я в этом деле один из фигурантов.
– Никто не мешает фигуранту дела писать о покойном литераторе. Законов таких еще не придумали. И это очень хорошо, что ты все