– Позвольте представить вам мою невесту, мадемуазель Жоржет Леблан, – сказал я.
Жоржет улыбнулась своей чарующей улыбкой, и мы все по очереди пожали руки.
– Скажите, вы родственница певицы Жоржет Леблан? – спросила миссис Брэддокс.
– Не знаю такой, – ответила Жоржет.
– Но вас зовут так же, – приветливо сказала миссис Брэддокс.
– Нет, – сказала Жоржет. – Ничего подобного. Моя фамилия Хобэн.
– Но ведь мистер Барнс представил вас как мадемуазель Жоржет Леблан. Разве нет? – настаивала миссис Брэддокс, которая от возбуждения, что говорит по-французски, плохо понимала смысл своих слов.
– Он дурак, – сказала Жоржет.
– Ах, значит, это шутка, – сказала миссис Брэддокс.
– Да, – сказала Жоржет. – Чтобы посмеяться.
– Слышишь, Генри? – крикнула миссис Брэддокс через весь стол своему мужу. – Мистер Барнс представил свою невесту как мадемуазель Леблан, а на самом деле ее фамилия Хобэн.
– Конечно, дорогая! Мадемуазель Хобэн, – я давно с нею знаком.
– Скажите, мадемуазель Хобэн, – заговорила Фрэнсис Клайн, произнося французские слова очень быстро и, по-видимому, не испытывая, подобно миссис Брэддокс, ни особенной гордости, ни удивления от того, что у нее действительно получается по-французски, – вы давно в Париже? Вам нравится здесь? Вы любите Париж, правда?
– Кто это такая? – Жоржет повернулась ко мне. – Нужно мне с ней разговаривать?
Она повернулась к Фрэнсис, которая сидела улыбаясь, сложив руки, прямо держа голову на длинной шее и выпятив губы, готовая снова заговорить.
– Нет, я не люблю Парижа. Здесь дорого и грязно.
– Что вы? Я нахожу, что Париж необыкновенно чистый город. Один из самых чистых городов в Европе.
– А по-моему, грязный.
– Как странно! Может быть, вы недавно здесь живете?
– Достаточно давно.
– Но здесь очень славные люди. С этим нельзя не согласиться.
Жоржет повернулась ко мне:
– Миленькие у тебя друзья.
Фрэнсис была слегка пьяна, и ей хотелось продолжать разговор, но подали кофе, и Лавинь принес ликеры, а после мы все вышли и отправились в дансинг, о котором говорили Брэддоксы.
Дансинг оказался «Bal Musette» около Пантеона. Пять вечеров в неделю здесь танцевали рабочие этого района, но один вечер в неделю помещение превращалось в дансинг. В понедельник вечером было закрыто. Когда мы приехали, в дансинге не было ни души, кроме полицейского, сидевшего у двери, жены хозяина за обитой цинком стойкой и самого хозяина. Как только мы вошли, сверху спустилась дочь хозяев. В комнате стояли столы и длинные скамейки, а в дальнем конце была площадка для танцев.
– Жалко, что так поздно собираются, – сказал Брэддокс.
Дочь хозяев подошла к нам и спросила, что нам подать. Хозяин взобрался на высокий табурет возле площадки и заиграл на аккордеоне. Вокруг щиколотки у него был шнурок с колокольчиками, и он, играя, отбивал ногой такт. Все пошли танцевать. Было жарко, и мы вернулись