– Пасть захлопни, Птиц! А то покалечу! – командует старший из близнецов – Данька и высовывает в коридор темную лохматую голову. – Привет, сеструха! – улыбается, натягивая на длинные ноги домашние шорты. – А ты чего тут? – спрашивает, задвигая за спину высунувшуюся было из-под его подмышки такую же лохматую голову Ваньки и отщелкивая брату щелбан. – Да еще в такую рань. Случилось что?
Я подхожу, встаю на цыпочки и целую брата в щеку. Войдя в комнату, притягиваю к себе обиженного Ваньку, ерошу пальцами его отросшую макушку и честно возмущаюсь, глядя снизу вверх в сонные глаза братьев:
– Совсем обнаглели, Воробышки! Я что, домой приехать не могу? Просто так? Может, я за вами соскучилась. Проснулась сегодня в пять утра, и – бац! Жить не могу без ответа на вопрос: а как там мои братишки, в пубертатном периоде находящиеся, поживают? Ох, ничего себе! – удивляюсь, оглядывая хлопающие синими глазами прыщавые физиономии пятнадцатилетних подростков. – Вы что, еще выше вымахали? Ведь месяц назад метр восемьдесят шесть были! Слышите, мужики, может, хватит, а? – смеюсь, поправляя очки. – Вы же мать без ушей оставите!
– А у нас еще бабка есть, – ухмыляется ехидный Ванька. – У нее уши старые, жевать – не пережевать. Как у гоблина! – фыркает, почесывая пузо, и вдруг по-отечески серьезно интересуется, напуская на себя покровительственный вид. – Женька, слышь, у тебя там все нормально? Ну, в универе, и вообще. Мать переживает.
– Все хорошо, – спешу я заверить брата. – Просто отлично! А где мама, бабушка? Я рано утром звонила, вроде дома были обе.
– Мать в парикмахерскую ушла – ее клиентка с утра пораньше вызвонила. Сказала, скоро будет. А Ба со своими старухами в эту, как его, – хмурит Ванька лоб, – обитель терпимости утопала. Вот.
– Куда? – распахиваю я глаза, таращась на мальчишку.
– Ну в церковь! – смущается он. – Блин, Женька, не грузи! Один фиг ведь! – хватает мою сумку и заглядывает внутрь. – Лучше скажи: у тебя пожрать есть че-нить человеческое? Чтобы с калориями и сахаром! А то эти бабкины супчики и парные котлетки достали уже!
– Есть, – смеюсь, вынимая из кармана сумки два больших сникерса. Сую батончики в руки братьям. – Извините, – пожимаю плечами, – но это все.
– Годится! – в два голоса отвечают мальчишки и дружно шуршат оберткой. А я ухожу в свою комнату, которую всегда делила с бабушкой, и беру кое-какие теплые вещи. Тащу из кладовки в сумку банку варенья, с книжной полки – любимую книгу, захожу на кухню, тискаю толстого Борменталя, завтракаю с братьями и, прощаясь, убегаю. Взяв напоследок с Воробышков слово передать бабуле привет.
***
В парикмахерской людно. Сегодня не мамина смена, но иногда она выходит на работу в выходные дни под собственного клиента ради заработка, и, когда я заглядываю к ней в зал, мама уже заканчивает обслуживать красавицу Эллочку, – жену местного авторитета и по совместительству главу банного комплекса и фитнес-центра «Аврора».