– И долго ты тут будешь торчать? Я видел, тот гой, что жил напротив, снова заявился. Опять, как раньше, будешь с ним теревени[18] разводить?
– Ничего ты не понимаешь, Зяма, – грустно сказала Рива. – Раньше он просто жил рядом, а теперь до войска едет…
Она подхватила стоявшую у ног сумку и вошла в кнайпу, а Зяма, который уже давно работал здесь и всё время пытался ухаживать за Ривой, услыхав о войске, сразу обрадовался и побежал следом. Догнав девушку в тёмном углу под лестницей, он принялся тискать её за бока и сбивчиво лопотать:
– Ну чего ты?.. Ну пусть приехал… Но он же гой. А я работать буду, у меня деньги будут…
– Вот когда будут, тогда и поговорим.
Вроде как в шутку Рива оттолкнула ухажёра и оценивающе глянула на него. Конечно, со своим типично еврейским носом, пейсами и розовой гузкой рта, Зяма не шёл ни в какое сравнение с Остапом, однако с чисто женской предусмотрительностью Рива терпела его приставания и потому сказала:
– Отпусти… Меня дядя ждёт.
И словно в ответ на эти слова из глубины помещения донёсся раздражённый оклик хозяина:
– Рива!.. Ты где там застряла?
– Я тут! – немедленно отозвалась девушка и ящеркой выскользнула из-под лестницы.
Владелец кнайпы Моисей Шамес, пожилой седеющий здоровяк, приходившийся девушке родным дядей, стоя за шинквасом[19], перетирал стаканы и встретил племянницу ласковым укором:
– Что, снова тот шлимазл[20] приставал?
– Ну, – подтвердила Рива и изящным жестом откинула с лица выбившуюся из причёски густую прядь тёмных волос.
– А ты что, думаешь в окно не видно, с кем ты приехала? – весело подмигнул Риве дядя. – Кстати, чего это твой гимназист опять в город наладился?
– Он, дядя, уже студент политехники, и не мой совсем, – вздохнула Рива. – А в город приехал оттого, что теперь до войска вступать собирается…
– М-да, до войска… – Дядя звякнул о шинквас очередной кружкой. – Ну, дай бог, офицером станет…
– Офицером? – вскинулась Рива. – А я… Я кто? Обычная жидовка из кнайпы! И потому всякий Зяма, у которого ничего нет, кроме пейсов, позволяет себе лапать меня при каждом удобном случае, а ты, дядечка только косишься по сторонам, чтоб никто ничего не сказал и не подумал!
– Тихо ты! Тихо… – замахал на неё полотенцем Мендель. – Всё будет хорошо. Я тебе обещаю…
Внезапно Шамес оборвал в самом начале свой коронный монолог и заглянул в полуоткрытую форточку. За окном пронеслось несколько автомобилей, где кроме пассажиров виднелись наваленные кучей чемоданы, а чуть позже следом прогрохотал военный грузовик в сопровождении уланского патруля.
– Так, похоже, эти уже из-под самой Варшавы, – протянул Шамес и повернулся к Риве: – Деточка, запомни: красота – это капитал и не для какого-то там мамзера[21]. Однако сейчас такое время, что нам следует сидеть тихо…
Главная улица была сплошь забита транспортом,