Нет, и сейчас можно было жить, чего уж. Столяровы издавна квартировали почти в самом центре города – пусть небольшого, но города! – в одном из многоэтажных доходных домов, до революции принадлежавших известному купцу Никодиму Десяткину, а ныне, понятно, национализированных. После смерти матери юношу уплотнили, на что Митя вовсе не сетовал – что он, буржуй, что ли, в двух комнатах жить? Маленькую и тёмную, похожую на ученический пенал – оставили Столярову, другую же – большую и светлую – по решению жилтоварищества разделили фанерной перегородкой на две, одну дали товарищу Чеширскому с супругой, сотруднику уездного земнадзора, вторую – молодому угрюмому парню, сотруднику местной ЧК.
Чекиста звали Пётр Бруджа – подозрительно, но сказал, что из стрелков латышских, и так всё объяснил. И при этом он чем-то походил на Митю: такой же сутулый, тощий и такие же красные глаза. Правда, волосы не белобрысые, а чёрные, как смоль, и кожа – бледная, словно у поганки. И холодная. Однажды Столяров прикоснулся к руке чекиста и поразился, насколько она ледяная.
«Замёрз», – буркнул тогда Пётр, и больше к этой теме они не возвращались.
На работу чекист ходил по ночам, днём отсыпался и – дивное дело! – сразу же попросил поменяться: свой, большой и светлый, кусок комнаты отдать в обмен на сырой и тёмный «пенал». Митя, конечно же, обрадовался, вот только несколько побаивался – а как на это посмотрит жилищный комитет? Новый сосед, однако же, обещал всё уладить… и уладил, всё же чекист, не кто-нибудь, – жилком переезд благословил! А ещё в тот же вечер поделился с Митей пайком, да и потом частенько делился – вот оказался какой человек, не то, что эти… Чеширские. А с виду – угрюмец нелюдимый! Правда, к себе в комнату никогда не приглашал, да и за стол вместе с Митей не садился, потому что сильно на работе уставал. Так это и понятно, работа у человека такая, что не позавидуешь. Почётная, конечно – да, но не позавидуешь: сколько нынче развелось спекулянтов, барыг разных, недобитых белогвардейцев, да и дезертирские шайки в окрестных лесах так и шастали…
…Насвистывая «Беснуйтесь, тираны», юный корреспондент уездных «Ведомостей» скинул с плеча мешок и остановился передохнуть у родного парадного, если так можно было назвать изрядно загаженный и вечно тёмный подъезд, мрачным видом своим напоминавший какую-нибудь крипту или глубокую, с летучими мышами, пещеру.
Тащить мешок по узкой лестнице на четвёртый этаж – не сахар, хоть и говорят, что своя ноша не тянет. Стоял Митя, дух переводил, отдыхая, любовался звёздным вечерним небом да зацепившимся за острый угол крыши месяцем ржавого, серебристо-красноваго цвета. Кроме месяца и мерцающих жёлтых звёзд, ничего более тёмные улицы Озёрска не освещало: время такое, что уж поделать – не до фонарей!
– Ой!
Взвалив