– Что это? – снова нетерпеливо прогудел он.
– Так молоко ж! – отводя глаза, неохотно пробормотал староста.
– Молоко, маслице, сметанка, сливочки, сыр! Яйца! – указывая на лотки с большими овальными белыми… вроде как ягодами, зачастила старостиха. – У нас-то, в пресветлом Ирии, коров, коз нема, одни звери дикие, коровы-козы только в человечьем мире водятся…
– Кого ты назвала диким зверем, человечка? – снова взревел тур.
– Никого, пане тур, от як есть – никого! – уже привычно закрываясь руками, завопила старостиха. – Як можна, пане, хто ж тут зверь, а нема никого!
– Птицы в Ирие теж не несутся – тилькы зимують, а птенцов выводить в человечий мир летят, ось и яиц у нас не бывает, – перекрывая ее вопли, рявкнул староста. – Мы и наладили торговлишку-то! С человеческим фер-ме-ром… – с некоторой запинкой произнес он чужое слово. – Он нам молоко да яйца, мы их продаемо… Змеям, еще котам говорящим… – староста замолчал.
Рвущийся из груди тура глухой рокот превратился в рев – он запрокидывал башку, качал рогами, фыркал, разбрызгивая слюну с оттопыренных губ… Не сразу староста понял, что тур хохочет.
– Гонец… От царствующих змеев! За молоком и маслицем! – наконец профыркал он. – А я-то все гадал, что ему делать в мелкой приграничной деревеньке! Говори, где он! – прижимая старосту к стене, рявкнул тур.
– Як що скажу, товар не тронете? – с трудом шевеля шеей, староста кивнул на полки. – Всей деревней в него вложились, ни полушки за душой не оставили, хучь с голоду помирай!
Тур протянул руку. Толстые, грубые, покрытые ороговевшей пленкой – словно из копыта сделанные – пальцы сгребли в горсть сразу несколько яиц. И медленно, с наслаждением раздавили. Захрустела скорлупа, желто-белая жижа закапала на пол амбара.
– Я буду вот так давить черепа ваших детенышей, если не скажешь! – пророкотал тур. – Тащите сюда детей!
– Та не треба, пане тур, он скаже, скаже! – метнулась к нему старостиха. – Та я сама скажу, чи вин мени родной, той змиюка подколодный! – и она ткнула пальцем в полки.
Тур мгновение непонимающе смотрел на нее, потом снова рявкнул, ухватился за край полки и дернул. Прозрачные сосуды с молоком и еще чем-то тоже белым, густым, не иначе как сметаной, с грохотом посыпались вниз, разбиваясь на мелкие колючие осколки. Растекались белые лужи. Тур дернул еще раз – вспучились мышцы под покрытой шерстью шкурой. И полка сдвинулась в сторону, ведя за собой кусок стены… Вырезанная прямо в толще бревен, открылась ниша.
Тур заревел торжествующе. В нише, плотно вжимаясь лопатками в грубо обтесанную стенку, стоял юноша, скорее даже мальчишка, лет семнадцати – может, восемнадцати. Высокий, худой, даже щуплый, он производил впечатление полной беззащитности. Длинные, такие черные, что аж с просинью, волосы прикрывали бледное лицо, между спутанными прядями мерцали испуганные синие глаза.
Глава 4. Гонец