– Что же это за служба такая? – навострил уши младший.
– Да такая, что и рассказывать страшно. Я в Бога не верю. Я большевик. Всегда им был. А сейчас будто исповедаться хочу. Смерть, что ли, ко мне присматривается? Пожалела с первым-то инфарктом? А мне даже поговорить не с кем. Сыну не до меня, да и ему не могу всего рассказать. Не имею права. Жене незачем все знать – у нее свои скелеты в шкафу. А душа уже не горит – плавится. Разве что тебе, моему самому верному другу, поведать все как на духу? Ты хоть и вредный стал до невозможности и брехливый сделался к старости, но знаю – не предашь до самой смерти.
Младший согласно тряхнул кудлатой головой и прикрыл глаза, приготовившись слушать.
Исповедь старого чекиста
Старинное Зарядье
Родился я еще в прошлом веке, в 1887 году, в патриархальной семье евреев-ашкенази. Представляешь? Незадолго до этого мой отец перебрался с Украины в Москву. По высочайшему царскому указу небедным евреям – приказчикам купцов первой гильдии, знатным мастеровым, ростовщикам, людям образованным и талантливым – разрешалось покидать черту оседлости и поселяться в крупных городах и столицах. Родитель мой был искуснейшим парикмахером. Он, в отличие от других, брил так, что ни одного волоска не пропускал, не царапал кожу, придавая ей идеальную бархатистость и гладкость. А какие шедевры он создавал, делая парадные прически дамам! Его приглашали в самые богатые дома. К тому же он был человеком грамотным, обходительным и, что не менее важно, – имел приятную внешность. Один из его именитых клиентов, получив повышение по службе в известном московском ведомстве, не забыл и о своем «личном» парикмахере и добился позволения прихватить его с собой, уступив воплям супруги и заневестившихся дочерей.
Так отец оказался в Москве. Никакую родню, кроме жены, взять с собой ему не разрешили. Поселился он в старинном еврейском районе недалеко от Кремля, в Зарядье. Первое время жил с приезжими купцами в Глебовском подворье и бегал по клиентам, не гнушаясь самым малым заработком, пока не скопил денег, чтобы снять маленькую квартирку в Мокринском переулке во втором этаже кирпичного доходного дома. Название переулку дала старинная православная церковь Николы Мокрого. Весной и осенью прибрежные кварталы Зарядья нередко затапливало. Вода обычно доходила как раз до Мокринского переулка, поэтому в доме всегда пахло сыростью, зато и квартиры были дешевые. На первом этаже этого мрачного обшарпанного здания, облепленного разномастными