Герой, и сей же миг
Колено смазали ему,
Омыли бледный лик.
Поэма вся построена на неожиданных переходах от возвышенного стиля к обыденности: архаизмы и иллюзия битвы сменяются современной действительностью, в которой эпизодическую роль играет сам автор. Прозаичная реальность регбийного поля шутливо пародирует героические претензии литературности.
Ироикомическая «Битва на Восточном поле» отражает, намеренно или нет, правду о мировоззрении целого поколения. Спортивная площадка служила ареной для игровых битв. В книгах, которые читали большинство мальчиков, война была все тем же спортом, просто велась другими средствами. Честь и слава увенчивали всеохватным романтическим ореолом и то и другое, как будто настоящая битва могла быть героическим и по сути своей достойным деянием. В своем вдохновенном стихотворении «Vitai Lampada»[14] 1897 года сэр Генри Ньюболт изобразил солдата, который подгоняет своих соратников в кровавый бой, эхом повторяя девиз своего былого капитана школьной крикетной команды: «Играем, парни! Поднажмем!» Филип Ларкин, поэт гораздо более поздний, оглядываясь назад через десятки лет, описывал, как добровольцы выстраивались в очередь, чтобы завербоваться на военную службу, так, словно ждали перед крикетным стадионом, и сокрушался (или предостерегал): «Подобной наивности уже не вернуть». Более умудренный век некогда описал Войну как одного из Четырех Всадников Апокалипсиса, но в эдвардианскую эпоху казалось, что занятие этого всадника лишь самую малость посерьезнее игры в конное поло.
Уже какое-то время до 1914 года перспектива международного конфликта зачастую казалась вполне вероятной. Викторианское изобилие в Британии постепенно убывало – из-за спадов в сельском хозяйстве, а затем из-за расходов на Англобурскую войну. А Германия, объединенная в 1871 году, – этакий хвастливый молодчик среди европейских держав, – переживала бурную индустриализацию и пыталась упрочить свою роль в Европе через расширение колониального господства. Британию, с ее могучим флотом, она воспринимала как главного противника.
Надвигающаяся война отбрасывала тень на мировосприятие Толкина и его друзей еще в то время, когда они учились в школе короля Эдуарда. Уже в 1909 году У. Х. Пейтон, превосходный стрелок и младший капрал в школьном Корпусе подготовки офицеров, на дебатах отстаивал необходимость всеобщей воинской повинности. «Наша страна сейчас достигла мирового господства; к тому же стремится и Германия. Потому нам необходимо позаботиться о том, чтобы защитить себя от опасности иностранного вторжения», – заявлял он. В 1910 году Роб Гилсон призывал к тому, чтобы войны заменил международный арбитражный суд. Толкин возглавлял сторону отрицания. Он предпочитал традиционную иерархию; к примеру, он (возможно, не вполне в шутку) сравнил демократию с «хулиганством и беспорядками», утверждая, что ей не место в международной политике. То же недоверие к бюрократии, интернационализму или масштабным предприятиям как таковым стоит за его нападками