Аслим принюхался к маске на лице Иродиады, чихнул.
– Антипа изменился, с тех пор как божий человек стал жить в темнице крепости. Тетрарх задумчивее стал, серьёзней.
Царица ответила не двигаясь, только большой палец на правой ноге один раз дрогнул от возмущения.
– Теперь я часто слышу, что надо быть и проще, и скромней. Уйти от варварских обычий римлян, молиться трижды в день, поменьше кушать.
Макнув пальцы в серебряную тарелку, Аслим растёр масло по тыльной стороне своих рук.
– И что ты предлагаешь? Заставишь всех носить одежды без украшений и есть лепешки с мелкой рыбой?
Нубийка у опахала взглянула на Злату и сделала «ужасное» лицо, представляя, как их всех посадят на диету нищих.
Голос Иродиады продолжал лениво-уверенную течь.
– Еще чего. Как было, так и будет. Пророки всем необходимы, они дают нам пищу для ума, другую точку для отсчета… Не более. Прогресс идёт сам по себе.
Рука Аслима, умягчённая маслом, замерла, и с неё упали на одежду несколько капель.
– Царица, если дальше ты затронешь судьбы мира… – Аслим понюхал руку, запах ему понравился. – Я испугаюсь.
Стряхнув с руки масло, он опять погрузил её в тарелку и натолкнулся на руку Иродиады. Та шуточно шлёпнула его по запястью.
– Мне просто захотелось поболтать. Что с нашей маской, Злата? Не пора ли её снимать?
Рабыня скатала с лица Иродиады тонкий слой ткани, освобождая полусонное лицо с тонкими чертами.
Открыв глаза, Иродиада оперлась руками о деревянное ложе, села и оглядела свои покои. На царицу с почтением и подобострастием смотрели светловолосая рабыня Злата и Аслим.
Лёгкий жест Иродиады заставил Злату собрать промасленные ткани со стола и упавшие на пол лепестки. Поклонившись, она ушла из покоев походкой ожившей греческой статуи.
Повернувшись, Иродиада засмотрелась на себя в высокое, в рост человека, зеркало из электрона[5], поставленное у письменного стола. Она лениво размотала шарф с головы, и на грудь и спину упали четыре тяжелых косы темно-каштанового, пронзительно яркого оттенка. Не накрашенное лицо казалось очень молодым. Только равнодушные глаза снижали приятное впечатление.
– Аслим, ты заставляешь меня завидовать твоим одеждам. И кто же из любовников тебя так щедро дарит?
Поправив ожерелье на шее, Аслим улыбнулся царице.
– Сам заказал и заплатил. Одежда – лишь перья у взрослого павлина, что б вызвать интерес… Ты вечно молода, царица, а я старею. Приходится платить за удовольствие дотронуться до кожи молодой.
Не слушая Аслима, Иродиада сняла с запястья прилепившийся лепесток розы.
– А где Рахиль? Где эта потаскушка, смешливая и безотказная для всех?
Смуглая тонкая Рахиль в небрежно накинутом на старое платье тонком палантине, быстро вошла в покои, шлёпая босыми ногами по каменному полу. На её вытянутых руках сверкающей