– О несчастной любви, о чём ещё?!
– У тебя грустные шутки, – говорит Евгений. – Я всерьёз, о чём?
И тихий голос Елены в потрескивании костра:
– Помнишь, как у Евтушенко: «…зачем ты так?»? И я вот не знаю, кого спросить: «Зачем ты так?»
Почему он тогда не всполошился, не спросил: что не так у тебя, Елена? Он подхватил строчки Евтушенко и сам продолжал про раненую белуху, кричавшую зверобою те же строчки: «Зачем ты так?»
Оборвав Евтушенко, Елена кинулась к Мандельштаму:
И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме,
И Гёте, свищущий на вьющейся тропе,
И Гамлет, мыслящий пугливыми словами,
Считали пульс толпы и верили толпе.
И он – следом:
Быть может, прежде губ уже родился шёпот,
И в бездревесности кружилися листы.
И те, кому мы посвящаем опыт,
До опыта приобрели черты.
Так они и читали вдвоём. Цветаеву, Волошина…
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я – поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
– Нечитанным стихам! —
Разбросанным в пыли по магазинам,
Где их никто не брал и не берёт,
Моим стихам, как драгоценным винам,
Наступит свой черёд.
Изгнанники, скитальцы и поэты,
Кто жаждал быть, но стать ничем не смог…
У птиц – гнездо, у зверя – тёмный лог,
А посох нам и нищенства заветы…
Они подхватывали друг у друга строфы эстафетой.
– Жаль, гитару не взяли, ты бы поиграла.
Елена пожала плечами:
– Ты весь мой репертуар теперь сам поёшь!
Она забралась в спальный мешок и затихла сразу. Спала, не спала?
От неё, неподвижной и тихой, мягко исходили волны, захлёстывали его с головой, в спальном мешке ему было душно, но он боялся пошевелиться и выпростать руки. Её голос тоже накатывал на него волнами: «А ребёночек у вас был?», «О несчастной любви, о чём ещё», «Не боюсь ни грозы, ни бури, владею секретом – выжить в любых условиях!».
Мелькнуло тогда: какую тайну носит в себе, может, правда, несчастная любовь? Ерунда какая… Стоит ей пальцем шевельнуть, и любой… Но что «любой», додумать не мог. Обычные отношения между мальчиком и девочкой к Елене не подходили.
Уснул он под утро, просто растаял в волнах, исходивших от Елены.
Разбудили его запах, треск костра и бульканье. Елена варила кашу в сгущёнке и воде, и каша сердито брызгалась.
Нереальность ситуации – он и Елена одни на свете возле огня – покачивала его в невесомости. Он плыл в стреляющих сквозь кустарник и листву лучах солнца, в запахах свежести и огня, в треске костра и в бурчании каши.
– Пока ты вымоешься, будет готова. Чай я заварила в кружках. У нас ещё есть плавленые сырки.
И то, что Елена говорила о самых простых вещах,