– Как?.. Да вы что!.. Химозной отравой!
О Великой яичной войне можно было слагать легенды. Мама из года в год полоскала яйца в пищевых красителях (папа неизменно спрашивал: «А мои покрасишь?»), бабушка же приносила деревенские, «натуральные», отваренные в луковой шелухе и свекольном соке, с узором из петрушки или риса, и причитала про неосвященный белок, который впитал «химозную отраву». Когда по традиции яйца били, сжав в кулаке, бабушкины почти всегда выигрывали, убеждая ее, что искусственная краска истончает яичную броню. После смерти дедушки бабушку взяли жить к себе, но на кухню не пускали. По официальной версии: «Мама, тебе нужно больше отдыхать», по неофициальной: «Я ее щи хлебать не буду. Заказываю пеперони или четыре сыра?»
– Да как же я их в церковь понесу? – продолжала бабушка.
– Перед богом все яйца равны, – ответила мама, натирая скорлупу подсолнечным маслом для глянца и инстаграма[5] (#пасха #happyeaster #hygge). Вероника осторожно раскладывала яйца на тарелочке вокруг купленного в супермаркете кулича и незаметно сковыривала белую глазурь, как засохшую корочку с ранки. В прошлом году мама взялась печь самодельные в жестяных банках из-под «Нескафе», но куличи сгорели. Бабушка сказала, что наверняка мама думала о чем-то дурном, пока их готовила. Мама вспомнила, что и правда думала об отце – поскорее бы ему отмучиться, – но промолчала. В этот раз решила не рисковать.
– А вы знаете, что кулич и яйца – это фаллический символ? – На кухню заглянул папа, который только что вернулся с работы и не успел еще натянуть домашнюю футболку с надписью Star Wars, однако уже был настроен воинственно.
– Какой символ? – переспросила Вероника, но мама замахнулась на папу мокрым полотенцем, будто хотела согнать с него муху.
Мама рассердилась понарошку – прикрыла рот рукой, делая вид, что закашлялась. Бабушка все равно заметила ее улыбку.
– Бесстыжие, – проговорила она. – Постеснялись бы при ребенке.
– То есть про распятие ей слышать можно? – не унимался папа. – Человеку гвозди в руки вбили вообще-то, без анестезии.
– Ну, хватит, – сказала мама, а бабушка, ойкнув, перекрестилась.
Когда сели ужинать, она объявила:
– Вера пойдет со мной на всенощную.
– Ника никуда не пойдет, – сказал папа, противно царапнув по тарелке ножом.
Бабушка звала Веронику Верой, папа – Никой, мама примирительно выговаривала полное имя, и только дедушка называл ее Кнопкой.
Папа демонстративно отправил в рот кусок отбивной, мол, разговор окончен, и даже