А сколько потеряно всего того, что не свершилось!
Он не увидит, как вырастут его внуки, а Аниных детей он так и не дождался. Он не достроил свою любимую дачу, деревья, посаженные им в саду, в этом году цвели первый раз, но он уже не мог ухаживать за ними, потому что заболел.
Ничего уже нельзя изменить, нет никакого, даже самого трудного пути к спасению. Это невозможно понять. Я не хочу это понять".
Маша сжала голову руками, точно хотела остановить поток своих мыслей, они больно резали изнутри, как маленькие бритвы, совсем бесцельно, просто вонзались без остановки снова и снова. Ответов все равно не было.
Раздался телефонный звонок. "Кто-то с соболезнованиями", – подумала Маша, не отводя взгляда от мутного стекла. Ее ресницы опять медленно опустились и так же медленно поднялись. Снять трубку не было никаких сил.
Звонок затих. Через какое-то мгновение раздался голос мужа:
– Маша, подойди к телефону, это Аня!
Звонила сестра. Не сразу и очень медленно Маша вышла в коридор и сняла трубку.
В трубке раздался неприятно бодрый голос сестры, она говорила решительно и по-деловому. Аня стала рассказывать о предстоящих похоронах, о том, что уже почти обо всем договорилась. Голос сестры в трубке то затихал, то становился громче, словно накатывал волной. Этот шум прибоя Маше давался с трудом. Ей казалось, что разговор длится невозможно долго.
Аня хотела завтра вместе с Машей поехать на кладбище посмотреть место. Но Маша отказалась, отказалась без каких-либо отговорок или условий, а просто сказала: "Не хочу". Эта идея ехать на кладбище, как в новостройку, осматривать предмет покупки, показалось ей ужасной.
Будут похороны, и на них нельзя не поехать, но как пережить этот страшный день, выдержать, не разбиться на мелкие осколки, Маша пока не знала. Ехать же на кладбище еще и до похорон показалось Маше издевательством. "Возможно, это малодушие", – мелькнула у нее мысль. – Но я не могу".
Сестра не стала уговаривать, видимо, Машин ответ был для нее ожидаем, и тем же деловым тоном она продолжила рассказывать о предстоящих поминках, о закусках и напитках, о количестве гостей. Она так и сказал "гостей", что очень ранило Машу. "Она говорит словно о дне рождения. Какая гадость! Неужели она не чувствует того, что чувствую я? Или, может, она просто сильнее меня, так хорошо держит себя в руках? А я? Я ничего не могу. Господи, мне так плохо, так плохо…"
– Алло! Что же ты молчишь?
Анин голос из трубки требовал какого-то ответа.
– Прости, я прослушала вопрос.
– Я спросила, поедешь ли ты сегодня к маме? – В Анином голосе уже чувствовалось раздражение, беспамятное состояние сестры, ее инертность начинали злить Аню. Маша это чувствовала