Тяжелое, одинокое детство, лишенное привычных остальным радостей:
Я не был ребенком, я с детства узнал
Тяжелое бремя лишений,
Я с детства в душе бережливо скрывал
Огонь затаенных сомнений.
Я с детства не верил в холодных людей,
В отраду минувшего счастья,
И шел я угрюмо дорогой своей
Один без любви и участья.
Разве знал я покой, безмятежный покой
Детских лет? – о, я знал лишь невзгоды.
Разве жил я, как все? – нет, под гнетом я жил,
Одиноким, лишенным свободы.
Раннее разочарование и усталость от жизни:
Изжита жизнь до дна! Назад не воротить
Заносчивых надежд и дерзких упований!
Довольно!.. Догорай неслышно день за днем,
Надломленная жизнь!..
Все прошло навсегда, безвозвратно,
Так довольно же лямку тянуть!
Те часы, что прошли – их обратно,
Никогда, никогда не вернуть!
Души героев переполняют противоречивые чувства: возмущение царящим злом и произволом и осознание собственного бессилия, жажда борьбы и неумение бороться, ощущение высокого предназначения и, в то же время, обреченности. Герои С. Надсона и А. Соболя пополняют плеяду «лишних людей», которые искренне стремятся к тому, «чтобы людям было получше жить на свете, чтобы уничтожилось все, что мешает общему благу», но в то же время «отличаются самым ребяческим, самым полным отсутствием сознания того, к чему они идут и как следует идти»10, героев, которым просто необходима сильная рука, указующая и зовущая. Отсюда характерный для обоих поэтов образ пророка. Однако мотив ожидания прихода пророка и образ самого пророка в интерпретации А. Соболя существенно отличается от того, что реализуется в стихотворениях Надсона.
У Надсона мы встречаем постоянное ожидание пророка-учителя, сильного человека, который поведет за собой, стряхнет «тяжесть удушья и сна» (247), разгонит «могильный душный мрак сияньем» (359), при этом герою совершенно не важно, чему будет учить его пророк:
О, мне не истина в речах твоих нужна —
Огонь мне нужен в них, горячка исступленья…
Но это бесцельное, пассивное ожидание оказывается у Надсона бесплодным: «Напрасно я ищу могучего пророка…» («Напрасно я ищу…», 1885; С.278—279). Герой А. Соболя обретает своего «пророка», в метафорическом образе которого предстает «народ родной…, изнемогший под игом цепей» («Раскаянье» 1905). А. Соболь рисует своего пророка скорбным старцем, измученным жизнью, непосильным