– Этот, как ты выразился, пьянчуга был моим отцом. Я не мог поднять на него руку.
– Почему? Минко, Минко… Неужели ты не понимаешь? Все с этого и начинается: покорность, послушание, подчинение, рабство. Как ты можешь бороться за свободу в стране, если не сумел победить диктатуру в собственной семье? Мы ведь должны искоренять авторитаризм в любом его проявлении.
– О-о-о… Похоже, кто-то все-таки слушает речи своего дяди, хоть и воротит от них носик!– засмеялся Аминьо, прихватывая своего друга за этот самый «носик», чтоб сделать из него «сливу». Чаби ловко вывернулся, ощутимо долбанув его локтем по спине, а он – не будь растяпой – подставил подножку, и когда паренек рухнул на землю, навалился на него всем телом, схватив за грудки, встряхнул, и снова почувствовал крепкий удар кулаком в бок… ответил ему таким же ударом… Получил в глаз…
– Эй, мальчики, вы чего не поделили? – раздался над их головами приятный женский голос.
Они оба как по команде вскочили на ноги, уставившись на, откуда ни возьмись, возникшую Мадонну. Нет, не Мадонну, скорее Марию Магдалену, причем до знакомства с Христом… На вид ей было немного за тридцать, распущенные взбитые волосы черным облаком обрамляли ее красивое широкоскулое лицо с кроваво-алыми губами и фиалковым отливом век, гладкая бронзовая кожа сверкала маслянистыми росинками испарины, кричаще яркая одежда едва прикрывала и плотно обтягивала все прелести ее пышногрудой и крутобедренной фигуры с тонкой талией, туго обвитой слоями шелкового платка. Она быстро и как-то странно взглянула на Чаби, и тут же перевела взгляд на него, тая в медовой улыбке.
– Да так… ничего… – промямлил Аминьо, пытаясь хотя бы из вежливости, не глазеть на нее столь бесстыже.
Но, кажется, Магдалену подобное «глазенье» ничуть не стесняло, и когда он все-таки заставил себя потупить взгляд, она, напротив, поспешно обхватила его лицо горячими листиками своих ладоней, приподняла голову, провела пальцем по его разбитой брови.
– Ну, зачем же ты так своего друга? – обратилась она к Чаби, хотя сама продолжала смотреть на него… Еще раз нежно провела по ссадине, – Надо приложить что-нибудь холодное, чтобы не было отека, – проговорила она, – Подожди здесь, красавчик, я сейчас принесу.
С этими словами она развернулась и бегом припустилась в сторону реки.
– Ну и ну… – пробормотал он, глядя вслед убегающей женщине, потом многозначительно взглянул на Чаби. Тот стоял в метре от него: руки спрятаны в карманы брюк, пухленькие губы подернуты задумчивой ухмылкой, острые глазки сузились в лукавый прищур.
– Прости, я тебя, похоже, в неприглядном виде выставил, – вкрадчиво проговорил он, – Малость силы не рассчитал.
– Да ничего… Подумаешь, синячок.
– Надо заметить, дерешься ты как пташка, Минко, – продолжал Чаби, не меняя этого странного тона, – Мне вот интересно,