Значит, вокруг Полоцка все-таки был забор. Мир был разделен на евреев и гоев*. Понимание этого пришло настолько постепенно, что не шокировало меня. Оно просачивалось в мое сознание капля за каплей. И к тому времени, когда я в полной мере осознала, что я пленница, тело уже привыкло к оковам.
В первый раз, когда Ванка кинул в меня грязью, я побежала домой и пожаловалась маме, которая отряхнула моё платье и обречённо сказала: «Чем я могу помочь тебе, моё бедное дитя? Ванка – гой. Гои делают с нами, евреями, всё, что им вздумается». В следующий раз, когда Ванка оскорбил меня, я не плакала, а побежала в укрытие, повторяя про себя: «Ванка – гой». В третий раз, когда Ванка плюнул на меня, я вытерла лицо и вообще ничего не подумала. Я принимала от гоев дурное обращение, как человек принимает погоду. Мир был создан определенным образом, и я должна была в нем жить.
Не все гои были похожи на Ванку. Рядом с нами жила семья гоев, которая была очень дружелюбной. Там была девочка моего возраста, которая никогда не обзывала меня и дарила мне цветы из отцовского сада. Ещё были Парфёновы, у которых мой дед арендовал свой магазин. Они относились к нам так, как будто мы и не евреи вовсе. Во время наших праздников они приходили к нам в гости и приносили подарки, тщательно подбирая такие вещи, которые еврейские дети могли бы принять. Детворе нравилось, когда им всё объясняли о вине, о фруктах и свечах, и они даже пытались произнести соответствующие приветствия и благословения на иврите. Мой отец говорил, что если бы все русские были как Парфёновы, то не было бы никакой вражды между гоями и евреями, а хозяйка дома Федора Павловна отвечала, что русский народ в этом не виноват. Именно священники, говорила она, научили народ ненавидеть евреев. Конечно, ей лучше знать, ведь она была очень благочестивой христианкой. Она никогда не проходила мимо церкви, не перекрестившись.
Гои вечно крестились – когда входили в церковь и когда выходили из неё, когда встречали священника или проходили мимо образа