В рамках второго сценария крупнейшей попыткой осуществить синтез российской и зарубежной систем законодательства стал грандиозный проект Уложения Российского государства 1723–1726 гг., подготовка которого осуществлялась Уложенной комиссией 1720 г.27 Создававшийся во исполнение указания Петра I составить «Уложенье росийское с шведцким», этот законопроект разрабатывался путем взаимосовмещения норм, извлеченных из широкого круга шведских и российских законодательных источников, особое место среди которых занимало Уложение 1649 г. Как установил А. С. Замуруев, нормы шведских нормативных актов были использованы в качестве источника при подготовке 32% статей проекта Уложения 1723–1726 гг. Источниками 30% статей проекта послужили нормы российского законодательства первой четверти XVIII в., источниками 15% статей – нормы Уложения 1649 г.28
Третий из отмеченных сценариев воплощался в жизнь в тех случаях, когда законодатель либо не имел достаточных сведений об избранном в качестве образца зарубежном правовом институте, либо стремился лишь ограниченно модернизировать существовавший российский институт. Крайним выражением подобного сценария явился феномен использования иноязычной терминологии для обозначения создававшихся российских институтов, вообще не имевших зарубежных аналогов. Скажем, совершенно очевидны глубокие различия в компетенции основанной в 1722 г. российской прокуратуры и ее зарубежного прообраза – прокуратуры Франции (ministère public, parquet).
Если обратиться к тексту закона «Должность генерала-прокурора» (в редакциях от 27 января 1722 г. и от 27 апреля 1722 г.), то станет очевидным, что новоучрежденная российская прокуратура в качестве базисной получила отнюдь не присущую французской прокуратуре функцию уголовного преследования, а вполне оригинальную функцию общего надзора29. Таким образом, заимствовав из Франции наименование должностных лиц прокуратуры (а также принцип централизации в ее построении), Петр I наделил прокуратуру России в момент основания существенно иными полномочиями.
Наиболее же ярким примером использования иноязычного термина для обозначения вполне оригинального российского учреждения следует признать историю с Юстиц-коллегией. Основанная в 1717 г. Юстиц-коллегия не имела не только шведского, но и вообще какого-либо зарубежного образца – по причине возложения на нее функции судебного управления, невиданной для государственного аппарата ни одной из стран Европы30. Сам термин «Юстиц-коллегия», вероятнее всего, впервые появился (в написании «Justice-Collegium») в записке Г.‐В. Лейбница, представленной Петру I в 1711 г.31
Наконец, нельзя не отметить, что к законотворческому процессу в России первой