Всегда знал, что слишком хороша для него. Слишком чиста, и мысли все где-то в другом мире… С музыкой, искусством… А он нихера не понимал в этом никогда. И когда она ему объясняла сидел тихо, просто глядя, как она улыбается зачарованно и глаза горят. Она была прекраснее любого произведения. И если любить ее – значило быть ценителем искусства, то он, мать твою, был им.
Аиша… Само ее имя звучит как музыка. Похоронный марш его смерти.
И он вытягивает руку, просто, чтобы убрать локон с ее лица. Подтягивается ближе, не смея касаться, видя, как трясутся пальцы в этой полутьме. И он горит весь, как в лихорадке. Желание лечь позади нее и прижать к своему раскаленному желанием телу становится таким невыносимым, что он подчиняется ему.
Стягивает с себя камзол, чтобы чувствовать ее ярче, и приобнимает за талию, подтягивая расслабленное тело к врывающемуся паху.
Тесно. Очень тесно на это одноместной кровати рядом с ней. А простыни уже взмокли от общего жара их тел. Она тоже горит… И он почти не соображает, что делает, когда дрожащими пальцами отодвигает тонкую ткань ночнушки и жадными губами впивается в ее плечо.
Аиша выдыхает так рвано, что у него по телу судорога проходит. Звереет, ощущая, как яйца сводит от этой болезненной тяги к ней.
Хрипит, сдерживая себя из последних сил, собираясь для того, чтобы вскочить одним рывком и нестись прочь из этой комнаты.
И вздрагивает всем телом, чувствуя, что она вдруг коснулась пальцами его груди. Несмело, очень медленно. Поднимает голову, и сердце в горле стучать начинает, когда сталкивается с ее испуганным взглядом.
– Ты не спишь… – бормочет какой-то бред, сам себя презирая. – Прости меня… Я обещал тебе, что никто не тронет… Я просто… Бл***… Идиот…
И перекидывает ногу на пол, чтобы уйти, как вдруг чувствует, как ткань на рубашке натягивается. Смотрит хмуро, не понимая, что за черт, и вдруг видит ее белые пальцы, сильно сжавшие ворот.
Пульс тут же подскакивает до нереальных величин, а в ушах кровь стучать начинает.
– Ты… – хрипит пересохшими губами. В глотку как будто песка натолкали. – Ты… Хочешь?..
И она приоткрывает губы, испуганно вдыхая, но продолжая держать его. Их сердца бьются вместе, разрывая тишину и пугая разразившейся бурей.
И очень медленно, словно сама боюсь, того, что делает, Аиша друг кивает, дрожа вся как лист.
И ему просто башню сносит. Бросается на нее, как одержимый добычей зверь, впиваясь ртом в губы до боли. Сжимает волосы, скользящие сквозь пальцы, и их глаз искры сыплются, когда чувствует, как Аиша стонет и приоткрывает рот, подчиняясь его звериному желанию.
А его уже объяла агония. Он ничего не видит кроме ее подёрнутых туманом желания глаз и неуверенных пальцев, гладящих его шею.
Эмир начинает рвать на себе одежду, попутно задирая подол ее ночнушки. Видит, как в темноте контрастирует его смуглая кожа на ее идеально белой и распаляется