– Вот, возьми, Аверьян, только непременно отдай его Никифору, такая моя воля, исполни ее.
Аверьян спрятал крестик так же скоро, как и кольца.
– Зря вы так барыня, – то ли с жалостью, то ли с укоризной, сказал Маркел, – не к добру это, крест с себя снимать. Теперь должно быть несчастье узнаете.
– Я Маркел, сегодня веру свою потеряла, да и несчастье давно уж за плечами моими стоит, как приметило меня, так и не отступает, и кажется, я даже привыкла к нему.
В последний раз, с тоской посмотрев на Аверьяна и сына его, Полина Евсеевна, затем повернулась, и медленно пошла к дому.
– А барыня то кажется, даже слишком о чужом муже тревожиться, – хитро улыбаясь, прошептал старик, когда Еспетова была уже довольно далеко, – Гляди-ка, последнее с себя отдала.
– Чудная… – задумчиво произнес Маркел, разглядывая исчезающие в темноте, тонкие очертания Еспетовой.
Войдя в дом, Еспетова, первым делом увидела господина Клюквина, осматривающего Антона Андреевича. Рядом, заламывая руки, из стороны в сторону расхаживала Анфиса Афанасьевна. Тут же была и Катя, не останавливаясь ни на минуту, она проворно подавала доктору, то горячую воду в кувшине, то фарфоровый таз, то чистые полотенца.
Доктор производил осмотр молча, лицо его, напряженное и хмурое, выражало кажется, одну только безнадежность.
Случайно переведя взгляд, Полина Евсеевна заметила в углу, скромно сидящего на шелковой подушке кресла, священника, отца Якова.
Священнослужитель был невероятно грузен, именно от грузности своей, дышал тяжело и даже порою со свистом, носил черную редкую бороду, лежащую клинышком на животе, и при всех обстоятельствах, не выпускал из рук, изрядно потертую Библию. Тускло-серые глаза его, почти всегда были устремлены вверх, то ли от неустанной молитвы, то ли от продолжительных ежедневных размышлений. И хотя многие в округе считали его невероятно добрым и ранимым человеком, что и в самом деле было так, состояние Полины Евсеевны теперь было так тяжело, что она возненавидела его, отчего то, даже более всех остальных.
Анфиса Афанасьевна, все это время, постоянно глядевшая на двери, ожидая возвращения Еспетовой, наконец, приметила ее, стоящую робко на пороге, и оставив доктора с Катей, сама поспешила к ней.
– Ну, что же ты, оставила меня в такой час, ушла неизвестно куда и отсутствовала так долго, – стараясь устыдить Полину Евсеевну, говорила Смыковская.
– Анфиса? Священник в доме? К чему это? – спросила Еспетова слабым, чуть слышным голосом.
– Поля, Поля, как же к чему? – запричитала Смыковская, – умирает, кажется, мой супруг, а стало быть, должно батюшке в доме быть.
– Умирает… – повторила Полина Евсеевна, и бледность снова вернулась к ней.
– Да, милая, всё к тому идёт. Так совпало, что отец Яков, как раз у господина Клюквина был, когда Катя пришла, вот Павел Николаевич и взял его с собой, чтоб уж отдельно