Империя Четырех Сторон. Андрей Цаплиенко

на мир. Он попытался сделать усилие над собой, но у него ничего не получилось. Веки не открывались. Сознание постепенно возвращалось к нему, растекалось водой по мышцам, наполняя сосуд его тела ощущениями. Но эти ощущения нельзя было назвать приятными. Его руки, ноги болели от ударов, мышцы непроизвольно сокращались от судороги, которая заставляла ныть и суставы. К Чинче вернулось понимание того факта, что он был захвачен врасплох и, очевидно, избит. Он застонал от нарастающей боли и попытался снова открыть глаза, теперь гораздо резче. И снова не смог. Веки отозвались целой вереницей мелких очагов боли. Не стоило обращать внимания на каждый из них по отдельности. Но вместе они представляли собой цепочку непреодолимого страдания в области глаз. И непонятнее всего был тот факт, что глаза не открывались. Чтобы облегчить боль, Чинча хотел было протереть глаза руками, но чья-то ладонь остановила порыв архитектора. Но это была не крепкая солдатская, а узкая девичья рука.

      – Не пытайся открыть глаза, Чинча. У тебя ничего не получится, – нежный и в то же время низкий голос, зазвучавший в ушах у архитектора, коварным теплом соблазна уходил куда-то в подсознание. А может быть, и еще ниже. Анестезия его обертонов сняла боль. Но смысл слов, которые женщина произнесла потом, тут же вернул ее.

      – Почему не получится?

      – Тебе пришили веки. Верхние к нижним.

      Звучало унизительно и – самое главное – непонятно.

      – Они хотели, чтобы ты навсегда забыл то, что видел. Они и уши хотели тебе запечатать. И рот.

      – Зачем? – искренне удивился Чинча.

      – За то, что ты слышал запрещенные вещи. И говорил слова, которые тебе не подобает произносить.

      Архитектор вслушивался в речь собеседницы.

      – Но при чем тут мои глаза?

      – Честно говоря, не знаю, – сказала обладательница красивого голоса. – Думаю, они хотели, чтобы ты превратился в ходячее растение.

      И девушка, упредив вопрос Чинчи, стала рассказывать историю о том, что в древности существовало такое диковинное наказание: человека лишали всех основных чувств, и он, потеряв связь с внешним миром, медленно и мучительно сходил с ума. Обычно, в дополнение к зашитым ушам, рту и векам, жертве обрубали кисти рук и останавливали потерю крови. А затем человека прогоняли прочь. Чинча мысленно содрогнулся, представив себе, что могло бы с ним случиться, если бы не чудесная спасительница.

      – Подожди, я попытаюсь обрезать нитки, – сказала она.

      Тонкое лезвие неприятно и опасно коснулось его век. Кожа больно натягивалась всякий раз перед тем, как обрывался плотный шов. После каждого движения ножа Чинча морщился и стонал. А девушка лишь посмеивалась.

      – Не открывай сразу глаза, – сказала она, закончив работу.

      – А то ослепну от твоей красоты? – пошутил Чинча.

      – Вовсе не от нее, – получил он ответ, который можно было бы счесть нескромным.

      Он поднял веки, и тут же зажмурил их, получив световой удар невероятной силы. Он снова попытался