– Да.
– Вы советский разведчик?
– Да.
– Вы говорите по-английски?
– Нет.
– Вы женаты?
– Нет.
– У вас есть особые цели в Англии?
– Нет.
Исследование на детекторе продолжалось, как показалось Луню, бесконечно долго. Он ответил на десятки вопросов, пока с него не сняли наконец датчики. Его отвели в комнату-камеру-изолятор. Оставили в покое, покормили весьма скромным обедом, а после «файв-о-клока» снова привели в кабинет Моулди. Тот ничего не сказал о результатах, полученных на детекторе лжи. Но судя по тону, с каким он теперь разговаривал со своим подопечным, они его удовлетворили. Он даже предложил сигарету, и Лунь учтиво закурил.
– Если мне окажут доверие, я его оправдаю, – вкрадчиво заметил он.
– Насчет доверия решаю не только я, – выпустил изумительно ровное кольцо дыма Моулди.
– Понимаю. Простите за нелепый вопрос, но мне хочется его задать.
– Я вас слушаю.
– Не знаете ли вы каких-либо анекдотов про слугу Бэримора?
Моулди улыбнулся, согнав с лица, напыщенное выражение.
– Знаю, конечно! Итак, Хозяин спрашивает: «Бэримор, что это за жуткий вой за окном»? – «Это собака Баскервиллей, сэр!» – «Бэримор, что это за дикий вопль на болотах?» – «Это кошка Баскервиллей, сэр!» – «Бэримор, а что это за глубокая леденящая душу тишина на озере?» – «Это рыба Баскервиллей, сэр!» Вы что, проверяете меня, настоящий ли я англичанин?
– Да, сэр! Я окончательно убедился, что имею дело с англичанином, – в тон ему ответил Лунь.
Анекдот снял напряженность в их отношениях. И Моулди спросил почти дружески:
– Вы в Лондоне впервые?
– Впервые.
– Моя помощница Сильва покажет вам город.
– Буду чрезвычайно признателен!
– Отдыхайте пока.
На следующее утро в камеру к Луню заглянула помощница капитан-лейтенанта Моулди – Сильва. Она оказалась весьма худощавой особой лет тридцати в укороченной шотландской юбке и черном берете.
– Вы готовы к прогулке, сэр? – спросила она, улыбаясь по-свойски.
– Готов, миссис.
– Ой, только не называйте меня этим ужасным словом! – засмеялась Сильва. – Я – Сильва. И этого достаточно!
Лондон, несмотря на свежие руины, обилие людей в форме и камуфляж больших фасадов, не производил впечатления прифронтового города. Во всяком случае, Минск после ковровой бомбардировки 24 июня выглядел намного ужаснее. Здесь же жизнь текла по привычным руслам мирного времени столь же накатанно, как вершили свой бег черные автокэбы таксистов или двухэтажные автобусы. Ну разве что на крышах высоких домов торчали кое-где наблюдатели с биноклями, направленными в небо, да из Гайд-парка торчали стволы зенитной батареи.
– Я буду говорить тихо, – предупредила Сильва, – потому что, сами понимаете, лондонцы сейчас не любят немецкую речь.
Сильва оказалась неплохим гидом.