Психология искусства (вариант). Лев Выготский

в течение всего действия, планы меняются, не удаются, выбираются новые, комбинируются с чужими (то Полония, то Лаэрта) – и в результате хоть он и действует, но как единственный мотив его действий, так и их характер ясно указывают, что и не план короля лежит в основе хода действия пьесы, что не он ее ведет, а она (фабула) – его, что у пьесы свой план, который господствует над его планами, употребляя их по-своему, что этот план пьесы неотразимо влечет короля к гибели, что, противодействуя ей, король выполняет сам план пьесы, подчиняется ему. Мудрость Гамлета, отсутствие у него плана, его пророческая готовность состоит в постижении плана пьесы, в полном подчинении ему. На представлении король выдал себя, выдал себя и Гамлет. Вот почему это перелом действия в пьесе.

      Король

      Я не люблю его и потакать

      Безумью не намерен.

      Надо ускорить его отъезд: «Пора забить в колодки этот ужас, гуляющий на воле» (III, 3).

      Такой невероятной тяжестью бремени душевного проникнута его молитва – удивительное место трагедии:

      Король

      Удушлив смрад злодейства моего.

      На мне печать древнейшего проклятья:

      Убийство брата. Жаждою горю,

      Всем сердцем рвусь, но не могу молиться,

      Помилованья нет такой вине.

      Как человек с колеблющейся целью,

      Не знаю, что начать, и ничего

      Не делаю. Когда бы кровью брата

      Был весь покрыт я, разве и тогда

      Омыть не в силах небо эти руки?

      Что делала бы благость без злодейств?

      Кого б тогда прощало милосердье?

      Мы молимся, чтоб бог нам не дал пасть

      Иль вызволил из глубины паденья.

      Отчаиваться рано. Выше взор!

      Я пал, чтоб встать. Какими же словами

      Молиться тут? «Прости убийство мне»?

      Нет, так нельзя. Я не вернул добычи.

      При мне все то, зачем я убивал:

      Моя корона, край и королева.

      За что прощать того, кто тверд в грехе?

      У нас нередко дело заминает

      Преступник горстью золота в руке,

      И самые плоды его злодейства

      Есть откуп от законности. Не то

      Там наверху. Там в подлинности голой

      Лежат деянья наши без прикрас,

      И мы должны на очной ставке с прошлым

      Держать ответ. Так что же? Как мне быть?

      Покаяться? Раскаянье всесильно.

      Но что, когда и каяться нельзя!

      Мучение! О грудь, чернее смерти!

      О лужа, где, барахтаясь, душа

      Все глубже вязнет! Ангелы, на помощь!

      Скорей, колени, гнитесь! Сердца сталь,

      Стань, как хрящи новорожденных, мягкой!

      Все поправимо (III, 3).

      Здесь весь король – он не может молиться, хотя и хочет, разве нет у неба милосердия, чтобы простить даже ужаснейшее преступление (это постоянная молитвенностъ трагедии, обращение действующих лиц к богу трагедии, который неотразимо ведет их