За обедом ему опять налили отдельно и супу пожиже, чем остальным, но… на второй ложке он догадался, что суп на мясных кубиках и жирный, не меньше двух ему в миску положили, и каша как утром. Тукман насупился было, что Рыжему наособицу, но Тарпан – Тукмана к нему пересадили – прицыкнул на него.
– У тебя гуще.
И Тукман успокоился.
Гаор не заметил этого: все-таки устал.
После обеда работал он уже молча, с «пехотной упёртостью». Усталость пригибала к полу, заставляла волочить ноги. Плешак поглядывал искоса, но пойти полежать в закутке не предлагал. Ведь и впрямь: сейчас если лечь, то встать, ой, как трудно будет. Но перед самым концом они всё-таки посидели, не так отдыхая, как остывая.
Гаор сидел, согнувшись, стараясь не упасть на пол, помнил, что ему ещё идти, стоять в строю и на обыске. Конечно, не сравнить со вчерашним, вчера он и не помнит, как дотянул до конца, только боль и помнит, вот сволочь как бьёт. Недаром говорили, что забить тебя любой сержант может, а спецвойска медленно забивают, сутками будут метелить, а ты и не умираешь, и жить не можешь. Попал к ним, молись, чтоб сразу кончили.
– Рыжий, – вдруг позвал его Плешак.
Гаор вздрогнул и повернулся к нему.
– Ты вот что, паря, раз ты не знаешь, – Плешак замялся.
– Ну, – насторожился Гаор.
– Матери вчера… лечили тебя, – Плешак сделал паузу.
Гаор кивнул.
– Так ты молчи об этом.
Гаор кивнул, подумав, что речь идёт о надзирателях. Конечно, не дурак же он, подставлять матерей, ведь, скорее всего, это запрещено. Но следующие слова Плешака удивили его до немоты.
– Мужикам нельзя видеть этого. Ну, как матери набóльших Матерей зовут, а дурней хватает. Спрашивать будут, говори: не помню ничего. И всё. Понял? Тебя ж не просто пропарили, а у Смерти отнимали, Мать-Воду звали к тебе, ей отдавали. Приняла тебя Мать-Вода, поменяла Судьбу. А как это… знать никому нельзя, обидится Мать-Вода, заклятье снимется. Понял?
Гаор потрясённо кивал. Но всё-таки, когда Плешак замолчал, осторожно спросил:
– А кто это? Мать-Вода?
– Их три, Матери набóльшие. Мать-Земля, Мать-Вода и Мать-Луна. Они надо всем хозяйки. Ты их не серди, тогда помогут тебе. – Плешак прислушался. – Айда, паря, зазвонит сейчас.
Гаор услышал характерное прищёлкивание включения системы оповещения и, оттолкнувшись рукой от пола, встал. Услышанное требовало осмысления, и потому вопросов он больше не задавал.
Вечернее построение, обыск. Обыска он всё-таки побаивался, вернее, боялся, что попадёт под обыск к той сволочи, а там уж… спецвойска подранков не оставляют. Добьёт ведь, спецура, гадина. Но пронесло. И хоть усталость цеплялась за плечи и ноги, пригибая к полу, в спальню он вошёл уже спокойно. Как все разделся, повесил комбез, разулся, натянул штаны и рубашку и босиком, впервые с радостью ощущая, как ложится под ступни гладкий и приятно прохладный пол, пошёл в столовую. Мать улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ, садясь на своё место.
Глядя,