– Конечно, – согласилась Снот. – Вымерли. На моей памяти очень многие вымерли. Олени тоже.
Олень. Музей. Хорошо ему. Матушка Вала если и водила куда, то к краю свалки, встречать самосвалы со свежим мусором. Рога в нем порой попадались, но мелкие и облезлые, не чета тем, что украшали врата Оленьих палат.
Меж тем глаза привыкали к сумраку.
Изнутри дом не казался таким уж огромным. Он походил на тоннель, крышу которого подпирали толстенные столбы. Вдоль стен выстроились широкие столы и широкие же скамьи, между ними вклинивалась лента гигантского очага, которая обрывалась, не дойдя до помоста. В очаге до сих пор тускло тлели зеленоватые угли, освещая и помост, и массивный трон, на нем стоящий.
– Кладите ее на скамью, – велела Снот.
Джек был рад освободиться от навязанной ноши. Руки болели, и спина, и плечи, как тогда, когда приходилось таскать со свалки мешки, туго набитые всяческим барахлом, которое Матушка Вала считала достойным продажи.
Ей бы здесь понравилось. Барахла здесь хватает.
На столах стояли деревянные кубки и миски, каждая величиной с колесо. Поднимались к потолку ржавые рогатины с мертвыми факелами. Нарядной белизной проблескивали оправленные в металл рога.
Джек взял один в руки. Рог оказался тяжелым, неудобным. И вонял к тому же.
– Положи! – зашипел Алекс, вытирая руки о куртку.
– Отвянь.
Но рог положил: мало ли. И тени закивали – правильно делаешь, Джек.
– А здесь когда-то восседал сам Хротгар-конунг, – Снот уже взобралась на трон. Она казалась крохотным белым пятнышком между столбов-подлокотников, увенчанных оленьими головами, каждая из которых была больше кошки.
– Пировали воины… пили воины… плясали, – Снот расхаживала по трону от головы к голове. – Шумели. И разбудили чудище.
Алекс присел и принялся щупать девчонке шею, потом оттянул веко и заглянул в кругляш глаза.
– Покрышкина, просыпайся, – сказал он глазу, но стоило ему убрать пальцы, и веко скользнуло на место.
– Его звали Грендаль. Болотное чудище… оставь ее, она спит. Ей хорошо. Музыка Грима – лучшая колыбельная.
Алекс не отступился. Стянув рюкзак, он сунул его под голову девчонке. А потом еще и куртку стянул, укрыл заботливо.
Ну и дурак. Замерзнет – сам виноват будет.
– Ночь за ночью являлся Грендаль в Оленьи палаты, а после и в поселение. Многих убил он. Но встретился и тот, кто убил и Грендаля. Славный, славный Веовульф, сын Эггтеова. Он был героем. И так боялся перестать быть героем, что солгал… посмотрите вверх.
И снова получилось, что Джек не хотел подчиняться, но подчинился.
Столпы держали крышу. А с крыши свисали кости. Много костей. Джек начал считать, но он умел лишь до двадцати, а костей было больше. И все они, обряженные в рванину и ржавые кольчуги, покачивались на