– Скажем, я твоя совесть. Ты часто разговаривал со мной? – то ли утвердительно, то ли вопросительно сказала Вера Павловна. Юноша не удивился. Видимо, он все-таки ожидал чего-то подобного и лишь усмехнулся:
– Не вижу смысла. Не понимаю, о чем я могу с тобой говорить.
– Хотя бы о людях.
Юноша откинулся на спинку скамьи:
– Почему я должен о них говорить или думать? Разве кто-нибудь из них думал обо мне?
Вера Павловна огляделась и поняла:
– А ты знаешь, почему мы здесь? Где так спокойно и безмятежно.
– Я умер? – снова усмехнулся он.
– Не знаю. Это твои детские воспоминания. И этот сад. И ты. Ты был добр и чист. И любил весь мир.
«Вера Павловна, мне не хотелось бы вмешиваться, – она вздрогнула голос Книжного раздался прямо в ее голове, – вы начнете с самого сотворения мира? Времени не так уж много». Вера Павловна снова вздрогнула: в траве мелькнула полосатая спина.
– Да помню, – откликнулся юноша, – это было давно.
– Ты любил людей. Ты хотел блага для них. Ты верил.
Он покачал головой:
– Я не люблю людей. И я больше не верю. Этот мир полон зла и мерзости. И жертва, которую принес Иисус, не имеет смысла.
Он сказал это так, как будто продолжил начатый когда-то разговор
– Это неправда. Все имеет смысл после нее. Иисус показал, каким может и должен быть человек.
– Зачем он искупил человеческие грехи? – с вызовом спросил Раскольников, – пусть каждый расплачивается сам. Они не заслужили.
– Разве любовь можно заслужить? Она дается просто так, как дар. В этом ее величие. И в этом надежда. В этом смысл жизни, наверное.
– Нет никакого смысла! – юноша злобно засмеялся. – И люди спустя тысячу лет по-прежнему ничтожны.
– Все?
– Все. И миром правит не любовь, как он думал. Миром правят деньги.
– Ну, да, – подумала Вера Павловна. – «Я искала любви и не нашла, так буду искать золота».
– Вы еще способны на саркастические замечания в такой ситуации? – заметил у нее в голове Егор Петрович.
– Не сводите меня с ума. В литературоведении это называется «снижение образа».
– Переходите к делу. Вы не книжку пишите, – ворчал Егор Петрович. – У вас пять минут.
Вера Павловна снова решила, что эти пять минут длятся подозрительно долго, но ничего больше не сказала.
– Я