На расстоянии вытянутой руки. Виктория Николаевна Ив

стояли посередине стола в специальной посуде, а мама нарезала хлеб «зубастым» ножом внушительных размеров.

            Положив подбородок на кулачки, мальчик сидел за обеденным  столом, прислушиваясь к кухонным звукам. «Хрррр-чик» – лезвие ножа, проделав путь от одной хрустящей корочки до другой, опустилось на пластмассовую разделочную доску. Ломтики выходили из-под ножа ровненькие, один к одному. В раковину тонкой струйкой стекала вода. Казалось, она поёт тихую песенку. На газовой  плите, закипая,  сердито пыхтел чайник. Павлик решил, что он ворчит на большую кастрюлю с бульоном, а та отвечает равнодушным бульканьем (слишком солидны её размеры, чтобы обращать внимание на малютку-брюзгу).

            А сливочное масло – мамочка называла его одним из подарков Бурёнки – душистой волной растекалось по ломтику хлеба, золотисто-жёлтое, как солнышко. Они с мамочкой смеялись, когда хлебные крошки задерживались на Пашкином подбородке, похожие на весёлые веснушки. Мама смахивала их салфеткой и, прижав сына к груди, ласково гладила его по голове. Приговаривала:

      – Цыплёночек ты мой! Воробышек!

      – Мамочка…

           ТО утро… ТО утро навсегда врезалось в Пашкину память. Наверное, если

      бы не дядя Миша, папочка по-прежнему был бы сейчас с ними. И откуда он  взялся, этот дядя Миша?! Сотни раз мальчик задавал себе этот вопрос, не находя ответа. Зачем накануне того дня, в папино отсутствие, он принёс маме букет алых роз и большую коробку конфет? Мамочка выглядела смущённой и настороженной, в воздухе витало напряжение, но затем, будто оттаяв, она засуетилась, собирая на стол, торопливо всучила сыну ту самую коробку конфет – дядя Миша не возражал – и выпроводила мальчугана в кухню.