Гена затерялся в окружении тюков и стульев (нехитрый скарб переезда), пока отец не позвал его в дом. Здесь, на втором этаже, за дверьми, расположенными по обе стороны тёмного коридора, жили соседи. Наружная лестница заканчивалась внешней площадкой, обведённой деревянными перилами, которые начинались от окна. В глубине чьей-то комнаты тускло мерцал экран телевизора.
Внизу, под площадкой, снова возник белобрысый, с ним девчонка лет восьми.
– Ты что делаешь? – строго спросила она. – В телевизор подглядываешь? Фу, гадость!
Гена промолчал и зашёл внутрь.
Их квартира находилась в конце коридора, – нужно пройти мимо соседских дверей, табуретов, тумбочек, примусов и керогазов, а также мимо изо дня в день появляющихся на широкой белой тарелке блинов. Производил блины актёр театра кукол Даня Сушкин.
От блинов крался волшебный запах ванили.
От них тайком Гена щипал, дразня себе аппетит. Затем переходил к обрыванию краев, превращая кулинарию кукольника в дырявые лохмотья, которые вычёркивались из Гениной совести, например, так: «Здрасте, дядя Сушкин», – на что ответ выдавался при помощи покашливания и блеска озорных глаз.
Через год Сушкин пропал. На его дверях появилась сургучовая печать, которую не снимали все три года, прожитые Казаковыми в том странном доме с прачечной. Позже из разговоров Гена узнал, что Сушкина арестовали за диссидентство и гомосексуализм. Два странных этих слова, на всю жизнь запечатались у него в мозгу, и если какой-нибудь человек неожиданно оказывался диссидентом, то где-нибудь рядом, по Гениному предположению, непременно должен был существовать и гомосексуалист.
В девять часов утра у ворот цеха появляется белый Шевроле «Кавалер». Мамочка хлопает дверью машины. Мамочка спешит, лавируя между листами проката, ящиками, трубами и бочками. Она мчится по цеху, убивая запахи машинных масел и металлов. Концентрированный шлейф дорогих духов оседает на станках, в то время как на спине у Мамочки отпечатываются восхищённые Ванины взгляды. Ваня видит: она швыряет сумочку на верстак. На стол фрезерного станка, развеваясь, летит шёлковый шарфик, ещё какой-то предмет вроде кошелька шлёпается на пол. Сара держит пальцы на верхней пуговице брюк, проникая в туалет. Ваня видит, что Беня тоже следит за ней.
– Что, хочешь проверить?
– Нечего там проверять. Я же сказал, это араб.
Госпожа возвращается в цех, полная грации и достоинства, поднимает кошелёк, наматывает на кисть руки шарфик, тянет по верстаку сумочку, нечаянно смахивая на пол молоток и свёрла, не спеша поднимается в офис.
– Муки, – раздаётся её каркающий голос. – У нас хорошие новости!
Сара сумела отхватить большой заказ на производство замочков для почтовых ящиков. Работа накатила, как порыв шторма, посреди которого, словно скрип мачты, гулял тонизирующий Мамочкин меццо-сопрано.
Временами