Мне двадцать четыре года. Такой примечательный возраст! Чем же примечательный? А тем, что можно говорить так: «мне двадцать четыре года», а не «мне двадцать пять лет». Словно рубеж какой-то, черта, через которую тебя перетаскивают, и теперь твоя жизнь измеряется не годами, а летами, и всё это вроде как серьёзно. Задуматься пора. Пора сесть и хорошенько задуматься, а в тридцать один год задуматься ещё сильнее, чтобы к тридцати двум осознать, что всё не так уж и плохо, и снова обрести право беззаботно заявлять: «Мне тридцать два года!»
Мне тридцать два года. Я очень много думала последние несколько лет, и, в особенности, последний год. Многое произошло за это время, за то время, пока я думала. Как-то незаметно для себя я начала курить, а потом задумалась – и бросила. Потом обнаружила у себя начальную стадию алкоголизма, призадумалась, и, сделав над собой усилие, избавилась от алкогольной зависимости, правда, ценой получения нервной анорексии. Снова начала курить. Однажды, когда я раскуривала очередную сигарету, сидя на кухне, мой парень сказал мне, что он категорически против курения, и я с удивлением вспомнила о существовании своего парня (спорим, он тоже удивился), с опаской покосилась на него, но не выбросила сигарету. Тогда он вынул у меня её из пальцев и выбросил. Я поджала губы, сказала: «Должен будешь», и сделала себе чай.
Как я уже сказала, в прошлом году я много думала, но, к сожалению, думала не о том, о чем стоило бы. А о чём стоило бы, спросите вы? Не спросите, конечно, но стоило бы думать о работе. Я подумала о том, чтобы подумать о работе, и снова потянулась за сигаретой. Сделав затяжку, я подумала о том, что на месте сигареты, то есть у меня во рту, могло бы оказаться пирожное, мороженое, шоколадное, фисташковое, и нажала на кнопку, чтобы язык обжёг острый ментоловый вкус, хотя обещался вишнёвый. Сойдёт. Когда у меня в отношениях всё плохо, я не могу думать о работе, ни о чём не могу думать, только об отношениях, и о том, что плохо, и том, как давно я не чувствовала разные вкусы. «Вредная привычка» – передразниваю я у себя в голове моего дорогого сожителя. Да что ты понимаешь во вредных привычках! Вот есть – вот это вредная привычка, а курение – так… День за днём проходили в вымышленных исходах вымышленных событий. Я репетировала вопросы, которые задам вечером, но как бы я ни старалась, твой инопланетный разум ставил меня в тупик, и я проигрывала бой, и ни разу не доходила даже до второго вопроса «по плану». Твой ответ уже на первый мой вопрос поражал меня так сильно, так глубоко вонзал в моё сердце стрелу тотального непонимания, что я даже не знала, что думать, лишь смотрела на тебя выпученными глазами, а ты сидел, словно провинившийся ребёнок в кабинете директора, в ожидании, пока его отпустят играть дальше. И я отпускала. В конце концов, каждый должен быть на своём месте, а в нашем случае, я должна быть наедине с собой, а ты – с собой. Но пока мы жили в одной квартире, как бы я ни старалась, я не могла быть ни с собой, ни с тобой, потому что я не могла понять ни тебя, ни себя. А я ведь не просто так оказалась на такой работе, где надо думать – у меня пытливый ум. Я привыкла копать до самой сути вещей, не останавливаться перед любыми преградами в поиске разгадки, и я хотела тебя разгадать. Ничего не выходило.
Я лежала на кровати, подняв ноги и прислонив их к стене. Жаль, что рядом нет фотографа, который бы запечатлел такую красоту. Да я, в общем, и сама могла бы сфотографировать, вот только телефон остался на кухне, а идти за ним мне лень. В глубине души (в очень глубокой глубине) я надеялась, что, если я буду довольно долго и упорно лежать, то телефон сдастся, не выдержит, и сам ко мне придёт. Я была прямо как lazy Jane: she wants a drink of water so she waits and waits and waits and waits and waits and waits and waits and waits and waits and waits for it to rain. Я верю, что она дождалась, и надеюсь, что лежала она на открытом воздухе. Было бы очень досадно, если бы она дождалась дождя, и ни одна дождинка не упала бы на её засохшие губы, потому что она лежала в своей комнате, а рот у неё был открыт, потому что уже много дней назад она… Опять задумалась.
Я перекатилась на кровати, протянула руку к книжному шкафу, и взяла с полки первую попавшуюся книгу – Скарлетт Томас. Самостоятельно разложить на атомы всю нашу трагическую Вселенную я была не способна, так что приходилось обращаться за помощью к книгам, чтобы во всём разобраться и окончательно запутаться. Я многозначительно провела пальцем по корешку книги, освежив в памяти её содержание, наполнилась ощущением уверенности в дальнейших действиях и поставила книгу обратно на полку. Что ж, если бы у меня были дальнейшие действия, я бы была в них уверена. А еще я всегда верила в то, что если очень долго что-то делать, то это, в конце концов, обязательно получится, поэтому я продолжала упорно думать.
Как-то раз я думала, сидя в офисе, в мягком кожаном кресле, положив ногу на ногу и грызя карандаш. Честно говоря, не совсем-таки грызя его, скорее, так, легонько прикусывая, чисто символически придерживая его зубами, чтобы не оставить на нём вмятинок, которые я сама так ненавижу. На этот раз я думала о чем-то по работе – слава Богу, что существует работа, а на работе есть офис, а в офисе есть коллеги, которые все до единого думают о работе, и кажется, что если ты подумаешь о чем-то другом, то это сразу же станет слышно. Придя, наконец, к какому-то умозаключению, я, во-первых, почувствовала угрожающе приближающуюся к губам слюну,