Хик-Хик размышлял обо всем этом, сидя лицом к печке и глоток за глотком попивая винкауд. Алкоголь настроил его на меланхолический лад, а когда людям грустно, они затягивают какую-нибудь песню, порой даже против собственной воли. У всех пьяниц на уме пара песен, у всех – кроме Хик-Хика. Он знал только половину одного совершенно идиотского куплета. Здесь, в пещере, у старой грустной печурки, она казалась еще более бессмысленной. Глуховатым голосом пьянчуги он затянул:
Девица в кринице воды набрала
И вниз по дорожке с солдатом пошла.
Вы знаете имя девицы прекрасной?..
И на этом дурацкий куплет обрывался, по крайней мере, больше он ничего не помнил. Ему казалось, что девушку звали Марьетой или даже Марьетой-Востроглазкой, потому что такое имя рифмовало со словом «прекрасной», но полной уверенности у Хик-Хика не было: голова шла кругом от выпитого вина. Марьета-Востроглазка? Да ни одна баба не обладала таким острым взором, как этот гриб. Золотистое око поблескивало и казалось единственной его живой частью. Что за душа способна отражаться в подобном глазе, обитать в таком тулове? Хик-Хик долго и внимательно разглядывал круглое желтое озерцо с маленьким черным зрачком, ведь больше занять ум было совершенно нечем. В результате этих наблюдений он пришел к выводу, что усилие, с которым гриб вырвался из земли, отразилось на его физиономии, заключенной между глазами и пастью. Уголки лишенного губ рта спускались вниз, словно гриб о чем-то тихо тосковал. Вокруг обоих глаз – здорового и слепого – виднелась корочка, которая образовывала складки, напоминавшие гримасу ребенка, сдерживающего слезы. Но на ребенка великан совсем не был похож; просто если долго на что-нибудь смотреть, разыгрывается воображение – чего только не увидишь, глядя на облака, но все это одна пустая фантазия.
В этот первый день зимы 1888 года, пока Хик-Хик беспробудно пил, с утра и до позднего вечера шел снег. Мириады снежинок падали и падали, словно в небе открылся шлюз. Хик-Хик снова напел свой дурацкий куплет, а потом, опьянев окончательно, принялся осыпать гриб проклятиями, споря с ним, словно они сидят в трактире. Заплетающимся языком требовал, чтобы чудовище помогло ему вспомнить слова. Что за слово такое – «криница»? Что оно значит? Почему не сказать просто – «родник»? И при чем тут этот охламонский солдат? Они что – влюбленная парочка? Или она шлюха?
– Тебе, гриб, как кажется? – теребил Хик-Хик чудовище, но ответа не добился.
Гриб стоял неподвижно и молчал, хотя пьяный орал во всю глотку, плевал в его единственный глаз и дубасил его кулаками.
Однако, оказавшись с монстром лицом к лицу и получив возможность разглядеть его хорошенько, Хик-Хик почувствовал некое подобие сострадания.