Пламени и льда,
Закаляйся, мужество
Кельтского креста.
Чтоб душа горела бы,
Чтобы жгла дотла,
Чтобы сила белая
Землю обняла.
Но бывает хуже
Черных и ментов,
Есть сильнее ужас —
Первая любовь.
Та любовь, короче,
Это полный крах,
Это как заточкой
Арматурной в пах.
Это как ослеп я,
И меня из мглы
Протянули цепью
От бензопилы.
Русская рулетка,
Шанс как будто есть.
Ну а где брюнетка
Из квартиры шесть?
С книжками под мышкой
В институт с утра
Шмыгала, как мышка,
Поперек двора.
С ней, как в пруд подкова,
Я упал на дно,
Не видал такого
И в порнокино.
Тел тягучих глина,
Топкая постель.
Что там Чиччолина,
Что Эммануэль.
Липкие ладони,
Рта бездонный ров.
Вот те и тихоня,
Дочь профессоров.
Называла золотком,
Обещала – съест,
На груди наколотый
Целовала крест.
А потом еврейкой
Оказалась вдруг,
Жизнь, словно копейка,
Выпала из рук.
Любишь ли, не любишь,
Царь ты или вошь,
Если девка юдиш,
Ты с ней пропадешь.
Мне теперь не деться
Больше никуда,
Обжигает сердце
Желтая звезда.
Как один сказали
Мне все пацаны,
Из огня и стали
Грозные скины:
– Ты забыл обиды,
Боль родной земли.
Эти еврепиды[1]
Тебя завлекли.
Никогда отныне
Пред тобой братва
Кулаки не вскинет
С возгласом «Вайт па!».
И тебе, зараза,
Лучше умереть.
Пусть вернут алмазы,
Золото и нефть.
Чтоб твоей у нас тут
Не было ноги,
Шляйся к педерастам
В их «Проект О.Г.И.».
И убит презреньем,
Хоть в петлю иди,
Я искал забвенья
На ее груди.
Вдруг вломились разом
К ней отец и мать
И, сорвав оргазм нам,
Начали орать:
«Прадеды в могиле!
Горе старикам!
Мы ж тебя учили
Разным языкам!
Жертвы Катастрофы!
Похоронный звон!
А тут без штанов ты
Со штурмовиком!
Чтоб не видел больше
Я здесь этих лиц.
Ты ж бывала в Польше,
Вспомни Аушвиц.
Где не гаснут свечи,
Где который год
Газовые печи
Ждут, разинув рот.
Где столб дыма черный
До безмолвных звезд.
Помни, помни, помни,
Помни Холокост!
И