Сневар Длинный смазал вечно скрипевшие при прежнем хозяине дверные петли, но не успела ещё дверь неслышно впустить непрошенных гостей в избу, как тот, что оставался на лошади, негромко, но жутко крякнул и осел в седле, удерживаемый в нём прирождённой привычкой, оказавшейся сильней смерти. Приученный к этому неизбывному запаху крутых перемен конь только мотнул лохматой головой и чуть ступил в сторону, как позади него, в лунном мёртвом свете оказался старый викинг с обнажённым мечом, уже отведавшим крови. Илья вздрогнул. Таким он никогда не видел Сневара, даже когда тот обучал своему нелёгкому ремеслу сельских мальчишек. И не потому, что делал это вполсилы – никогда он не позволял себе этого, – а потому, что поединщики его были теперь настоящими, и смерть ощутимо задышала в затылок, оставаясь, как всегда, позади и чуть слева, о чём всегда напоминал норманн, и сейчас сам почувствовал Илья.
Двое на крыльце, так и не отворив дверь, кинулись врассыпную – один скользнул со ступеней, а второй перемахнул через перильца и тоже оказался внизу, чуть загороженный от Сневара Длинного конём убитого всадника. Двинулись полукругом, заходя с обеих сторон, но викинг не стал дожидаться и бросился к тому, что сошёл со ступенек. Яростно сшиблась сталь, звонко лопнув игольчатым шаром под равнодушной луной. И пошло: дзинь, ш-ш-шанк (отвод полукругом), по дуге вверх и с оттягом вниз… Дзин-нь… Ш-шанк. Дзинь-дзинь, дз-з-зау. Илье было плохо видно, он жадно вслушивался в пение на два голоса кривой сабли и тяжёлого обоюдоострого меча. Вот ещё одна сабля ввязалась в железную перебранку. Тут лошади отбрели ещё дальше, а ратники отступили от крыльца, и Илья увидел всё, как есть.
Сневар превосходил ростом обоих разбойников, зато те не уступали ему в искусстве владения мечом. Правда, работали они своими кривыми по-другому, но видно было, что это не ново для викинга. Старый норманн легко танцевал между печенегами, и следа не было от его хромоты, будто и не было её никогда. Но Илья помнил рваный шрам, увиденный как-то мельком, когда Сневар переодевался в чистое после бани, и знал, что ох как больно ему ступать на искалеченную ногу.
Сталь в очередной раз не зазвенела, а глухо и страшно стукнулась обо что-то гораздо мягче железа.
Второй из степняков, потеряв свою остроконечную шапку, кулём осел на утоптанный снег в расколотом кожаном панцире, одетом поверх полушубка. Сневар развернулся к третьему, и они начали дугами обходить друг друга.
Басурманин держал изогнутое лезвие чуть наотмашь, слегка пошевеливая свободной левой рукой в толстой рукавице. Сневар шагнул к нему,