У окошка сидела дочь шалланского барона, крещёная именем Фантина[9] как младший ребёнок в семье аристократа. На красивом веснушчатом личике девицы выделялись крупные глаза оттенка небесной выси, какой она бывает только в середине июля. В пансионе матери Мадлон девушка жила уже семь лет и быстро стала любимицей аббатисы. Фантина по прозвищу Маркиза была единственной, чьи родственники регулярно жертвовали на содержание обители приличные суммы, поэтому настоятельница не спешила расставаться с нею.
Оторвавшись от работы, девица обратилась с вопросом к самой старшей из воспитанниц:
– Скажи, Марго, если родители Лен откажутся отдавать её монастырю, то и мать Мадлон ничего не сможет сделать?
Южанка ответила низким грудным голосом, не отрываясь от шитья:
– Ничего.
– Нужно как-то сообщить им о пострижении Феи! – вступила в разговор Эжени.
– Но как? – развела руками златокудрая Маркиза, обратив взор на подругу.
В этот миг Шалунья – низкорослая девочка с нескладной угловатой фигуркой и неприметным лицом – отбросила свою вышивку в сторону и, подобрав не по росту длинную юбку, спрыгнула с высокого стула на пол и притопнула ножкой:
– Ничего у нас не выйдет! Мы ничем не сможем помочь Ленитине!
– Но ведь есть верный способ, – попыталась возразить златовласая Фантина.
Аделис мгновенно её перебила:
– Какой? Что ты предложишь, Маркиза, что?
– Письмо, – вставила Эжени.
– Это мы должны написать письмо? – усмехнулась Шалунья и положила ладонь на грудь. – Мы? Затворницы матери Мадлон?
– Да, можно написать письмо своим родственникам. А в него вложить весточку для родителей Феи, – утвердительно кивнула Веточка. – Неужели они не передадут его?
– Ничего не выйдет, – отрицательно повела головой Аделис и поджала тонкие губы.
– А Шалунья права, – опустив голову, проговорила Маркиза. – Все наши письма настоятельница читает…
– Но родители Лен… – попыталась возразить Эжени и не нашлась, что ещё сказать.
По классу разнёсся густой голос Маргариты:
– Они узнают, но будет поздно.
Воспитанницы вмиг притихла. Бофор продолжала шить, невозмутимо втыкая иголку в ткань. В образовавшейся тишине был слышен даже скрип тонкого металла. Через мгновение в коридоре раздались быстрые шаги, дверь с шумом распахнулась, на пороге появилась раскрасневшаяся от бега и возмущения Анна Фурьё.
– Нет, вы только подумайте! – прокричала Шпионка. – Эта Пресвятая Гаскония довела Фею до горячки! У неё жар! И держат её всё там же, в келье монастыря!
– Аннета! – в сердцах воскликнула