– А если не объясните, я потеряю сон.
– Хорошо, господин Джонсон. Ваша манера говорить со всей очевидностью выдает в вас человека образованного. Когда мы вошли, я сразу обратил внимание, что вы читаете письма Флобера к Жорж Санд в оригинале. Приличное знание французского может получить ребенок только из богатой семьи. Вы также проводили долгие часы за фортепиано. Пальцы пианиста узнать несложно. Вы работаете здесь, а это значит, что в вашей жизни произошла какая-то катастрофа, которая привела к быстрой потере и богатства, и положения в обществе. Что с вами могло случиться? Выбор не так велик: алкоголь, наркотики, не исключен крах вашего дела. Но вы упомянули везение, а своих клиентов назвали голубками, а так часто называют тех, кто только что приобщился к азартным играм, и именно эти ассоциации приходят в голову. Кстати, у вас есть одна привычка. Вы вертите ладонь, как будто собираетесь бросить на стол кости.
– А тюремное заключение?
– Вас постригли, что называется, бобриком – это тюремная стрижка. Но она была сделана месяца два назад – волосы уже успели отрасти, стало быть, выпустили вас в сентябре. Мой вывод подтверждается и цветом вашей кожи. Последний месяц выдался необычайно жарким и солнечным, и понятно, что вы провели его на свободе. На обеих ваших кистях есть следы от наручников, значит особым послушанием в тюрьме вы не отличались. Самое очевидное преступление для хозяина ломбарда – это скупка краденого. Что касается этого конкретного ломбарда, сразу видно, что вы довольно долго отсутствовали: книги в витрине выгорели от солнечного света, на полках лежит слой пыли. При этом я вижу, что многие предметы – среди них ваш брегет – не запылены, то есть появились у вас недавно, значит торговля в последнее время идет бойко.
Джонсон передал мне мой приз.
– Спасибо, господин Холмс, – сказал он. – Ваши выводы предельно точны. Я из родовитой семьи в Суссексе и когда-то действительно мечтал о карьере пианиста. Однако она не состоялась, и я подался в сферу права, где вполне мог преуспеть, – но это ведь скука смертная! Потом как-то вечером приятель отвел меня во франко-германский клуб на Шарлотт-стрит. Едва ли он вам известен. Ничего французского либо германского в нем нет. Заправляет этим заведением еврей. Неприметная дверь с ограждающей решеткой, закрашенные окна, темная лестница ведет в залитые светом комнаты наверху… Как только я все это увидел, судьба моя была предрешена. Именно этих ярких впечатлений так не хватало в моей жизни. Я заплатил вступительный взнос в два с половиной шиллинга – и попал в мир карт, рулетки и, разумеется, игральных костей. Я обнаружил, что рабочий день стал для меня невыносимой обузой, и я ждал наступления вечера, чтобы предаться его соблазнам. Меня окружали чудесные новые друзья, все они были рады меня видеть, и все они до одного были подсадными, то есть владелец заведения платил им за то, чтобы они соблазняли меня на игру. Иногда я выигрывал. Чаще проигрывал. В один вечер просадил пять фунтов,