Ведьма бросилась к окну и вновь распахнула ставни. Сердце едва не выпрыгнуло, когда она увидела отгорающий закат – яркий алый, перетекающий в золото, пронизанное розовым, который кончался глубокой синевой. Тэмсин уже потратила слишком много, расточая запас на мелкие капризы, но оставалось еще кое-что, что она хотела успеть, прежде чем оборвать связь. Прежде чем запрятать любовь на черный день.
Тэмсин захлопнула окно и обернулась к столу. Взяла щепотку из маленького кожаного мешочка и высыпала несколько крупинок на кончик языка.
У соли был резкий, яркий вкус.
2. Рэн
Крошечный огонек свечи мигнул и погас. Рэн выругалась – шепотом, еле слышно. Если отец проснется, то начнет умолять ее остаться, и придется потратить еще час, чтобы убаюкать его. Пока она доберется до рынка, все уже купят яйца у Ленслы, нищенки с трясины, а Рэн останется без денег. Опять.
Поговаривали, что на Севере какие-то девушки выменяли у гномов свои имена на умение обращать солому в золото. Рэн многое бы отдала за такую возможность. Имя ей было ни к чему. Уж лучше иметь золота вволю, набитый живот и нужные отцу лекарства. В конце концов, имя какое-то птичье [1]. Невелика потеря.
Тихонько пробравшись на цыпочках через комнатку, Рэн споткнулась об отцовы сапоги, что стояли в изножье кровати, и скривилась. Замерла, задержав дыхание. Отец не издал ни звука. Медленно выдыхая, Рэн не двигалась с места, пока глаза не привыкли к темноте. Только тогда она наклонилась и подобрала сапоги. За много лет их кожа износилась и размягчилась, защищая папины ноги. Рэн аккуратно поставила их в угол, чтобы не споткнуться снова.
Она повозилась с дверью, открыла ее ровно настолько, чтобы проскользнуть наружу, и быстро закрыла: не хотела, чтобы солнечный свет, льющийся в передние окна, побеспокоил больного. Вновь вздохнула – на этот раз полной грудью. Ночка была та еще: отец жаловался на головную боль, такую невыносимую, что и воды не глотнуть. Рэн наконец удалось убаюкать его с помощью теплого горчичного компресса и тихой-тихой песни – голос у нее тоже был тихий и хрипловатый от усталости.
– Я бы помер без тебя, птенчик, – пробормотал отец перед тем, как провалиться в беспокойное забытье. Рэн хотелось бы отнести эти нежности на счет лихорадки и усталости, но в его словах была правда. «Обещай никогда не бросать меня, Рэн, – сказал отец на следующий день после гибели матери, – мне кажется, я без тебя не справлюсь». Прошло пять лет, а он не уставал напоминать ей об этом.
Рэн провела ладонью по спутанной косе того же огненно-рыжего цвета, что и у мамы. Ей очень часто хотелось откромсать эту косу, но отец бы ужасно расстроился, так что волосы оставались на месте и давили на плечи памятью, которую Рэн была вынуждена носить с собой.
Она быстро вымыла лицо и руки – холодная вода сразу пробудила ее. Переплела