– А ты вспомни Барабан, дорогой, – сказала Келса. – Его голову разорвало пополам.
– Но ведь корпус остался цел! Головы легко заменяются. Было решено разделиться, прежде чем мы вновь расколем Валхал. Предупреждение пришло слишком поздно. Слишком большое количество нас, волшебных предметов, было собрано вместе. Мы заспорили о том, как нам лучше защитить наш мир. И не смогли договориться. Сила все нарастала и нарастала. Луки, а ему в наблюдательности не откажешь, попытался предупредить властителей четырех царств, чтобы те ушли, прежде чем случится катастрофа. Они не вняли предостережению. Никто не хотел уходить и оставлять поле другим, по крайней мере они так думали. Увы, подобный образ мыслей имел катастрофические последствия.
– Взрыв, когда он прогремел, разнес все измерение Валхал, – сказала Асти. – Он убил всех живых существ и разметал нас в разные стороны. Мы оказались в самых неожиданных местах. Когда пыль осела, я очутилась в витрине с посудой в универмаге в Импере.
– А я подсела на игру в кости на Титании, – сказала Келса. – Это было так увлекательно!
– Я попал прямо в руки джазовому музыканту из Нолы, – сказал Буирни. – Мой первый вкус славы!
– А я резал салями в Троллии, – тяжело вздохнул Эрзац. – Я искал следы нашего давнего дома, но, похоже, он был отсечен от измерений, если вообще существует поныне.
– Мы были лучше, – самодовольно сказал я. – Я имею в виду, мы никогда не взрывали целое измерение.
– Если вы настолько лучше нас, – съехидничала Асти, – то почему вы больше не вместе?
Эрзац ответил прежде, чем я успел взорваться:
– Думаю, у всех нас есть свои недостатки. С тех пор я вручил себя в руки тех, кто готов сражаться в эпических битвах. Как насчет твоих друзей?
– Не хочу об этом говорить, – отрезал я. – Все в прошлом. Возможно, хорошее не должно длиться вечно.
– Ерунда, – возразила Асти. – Посмотри на нас! Нам суждено длиться вечно. Мы прочны, как это и должно быть. Мы редко собираемся вместе, но по-настоящему никогда не расходимся.
Мне стало больно. Я обиделся.
– Вряд ли он это имел в виду, Асти, – строго сказал Эрзац.
– Откуда ты знаешь, о чем он говорит? От твоего авторитаризма мне порой сводит ножку, – сказала Чаша, презрительно покатав рубины.
– Он и его спутники, возможно, стремились к такой беззаветной дружбе, как наша.
– Прошу, не пытайся убедить меня, что он вовсе не жадный эгоист.
– Хорошо, – рыкнул я, – не буду.
– Я написал про нас песню, – объявил Буирни, прерывая спор в последней попытке либо помириться, либо повыпендриваться, я не был уверен, что именно имелось в виду. – Теперь, когда