Нас тогда командиры подготавливали к выходу на фронт: в любое время могла поступить команда «На фронт», а мы же не готовы были, вещи не собраны, а надо оставить землянки пустыми. И вот мы так тренировались: ночью вдруг «Тревога!», все соскакивают, одеваются, выходят в строй… Проходим в строю километров пять, а тут – «Отбой! Ложная тревога». Мы и привыкли так. Однажды сказали нам: «Тревога!», а ребята говорят, мол, опять сейчас только на два километра, некоторые и не одели фуфайки, портянки, не стали брать ничего… А это была тогда самая настоящая тревога.
Долго тогда шли по снегам, миномет везли на лыжах, а не на спине несли. Очень уставали – 50-55 минут пройдем, отдыхаем…
Фронт уже недалеко был, и нам сказали, что к вечеру мы должны занять позиции, окопы. Солдаты, которые раньше это место держали, уже ушли, и тогда мы начали там приспосабливаться. Наш окоп – это передовая была, значит впереди нас уже никого нет. А в километре от нас уже немецкие траншеи были. Нам сказали, что пойдем в атаку – значит надо стоять и ждать. Сказали, сначала будет артподготовка – минут 30 все наши пушки-минометы стрелять будут по немцам, выбивать живую силу и технику. А потом – три красных ракеты – начало выступления. Тогда «Идти в бой» говорили только офицеры, солдаты говорили «Идти в атаку». Разные термины были. Рано утром нас собрали всех, дали сухой паек, горячим накормили… Многие весь поек съедали за раз – все равно в бою убьют или ранят… Когда уже стало рассветать – офицеры стали подходить, вокруг меня писарь все время ходил. Настроение было паршивое… Поступила команда – минометы зарыть в снег, и мы, минометчики, были как рядовые солдаты. Так нужно было. Ну мы минометы зарыли и стали рядовыми пехотинцами. Сидим в окопах ждем, все в себя ушли – убьют, наверно… В атаках очень многих убивали, редко когда человек два раза ходит в атаку. У всех солдат тогда винтовки были большие, а нам, минометчикам, дали карабины – они поменьше, с ними двигаться удобнее. Карабин у меня был новенький, черненький – даже смотреть на него приятно было! Сидим, тихо, офицер ходит, где-то стреляют… И все надеются, что их не убьют, любого другого могут убить, а меня – нет… И команда – идти и смотреть на командира, что он делает – то и ты делай. А пока сидим, ждем, солдаты и говорят друг другу: «Вот адрес запиши. Если убьют меня, а ты жив будешь, бате моему расскажи… Не забудь только». И я так просил. И меня просили. Но я почему-то никогда никому не писал потом – при ранении все потерял. Но был случай, когда я встретил сына погибшего товарища, рассказал ему об отце, а он даже не знал, как тот погиб…
Раздали гранаты, патроны – тогда словно все еще было далеко от сражения. А вот когда сказали «Примкнуть штыки» – так неприятно стало, значит начало уже, сейчас убивать надо будет или тебя убьют… Страшно стало. Артиллерия стреляет уже, а ты ждешь, когда они закончат, потому что тогда уже нам