Иногда, в дождливое и ветреное межсезонье, сидя в таверне за рюмкой горячего ракомело в ожидании клефтико24 из козлятины и глядя в окно на бушующий шторм, бородач, тщательно прочищая свою трубку от табачного пепла и постукивая ей по краю глиняной пепельницы, недовольно ворчал, что за свою долгую жизнь по собственной воле никогда не провел на суше более трех дней подряд, и будь он проклят, если не выйдет в море сразу же, как только ему позволит погода.
«На этой суше, – любил он повторять, недоверчиво буравя случайного собеседника черными глазами из-под косматых бровей, – добра не жди! Да и людишки тут, через одного, – так себе! Мелочь людишки-то! Барахло! Никому доверять нельзя. За редким исключением… Нечего мне здесь делать, на суше!».
Неудивительно, что многие островитяне считали капитана, во-первых, не слишком приятным собеседником, а во-вторых, безнадежно одержимым морем. А когда погода вдруг устанавливалась и можно было даже поднять паруса, поймав попутный ветер, чтобы сэкономить на солярке, «Афина» немедленно покидала порт, словно ее неугомонного капитана и в самом деле куда-то гнала неутолимая жажда странствий.
Пассажиры шхуны, расположившись с удобством на обеих палубах «Афины», во время переходов от одного острова к другому могли наблюдать, как попыхивая большой трубкой и выпуская огромные клубы ароматного дыма, грек стоял часами на мостике, широко расставив ноги и держась за штурвал. Здесь Василиос был в своей стихии. Ощущая себя со шхуной единым целым, капитан время от времени бросал взгляды на навигационные приборы, на бегущую воду за бортом и на кружащих в небе беспокойных чаек. «Афина» отлично слушалась руля, послушно отзываясь на малейшее движение штурвала, дизельный двигатель вращал гребной винт, попутно передавая легкую вибрацию на корпус, форштевень привычно резал волну, а за кормой белела полоса пены. Все было в порядке, и все было под контролем капитана. «То-то и оно! Это тебе не какая-нибудь там суша!» – частенько бормотал он с довольным видом себе под нос.
Пассажиры, из тех немногих, кто допускался на мостик, часто замечали лежащий рядом с капитаном роскошный деревянный футляр, но не все знали, что в нем хранится еще одна гордость капитана: изготовленный мастерами немецкой фирмы «Зауэр» устрашающего вида двуствольный дробовик четвертого калибра. Произведенный по специальному заказу, он был заряжен патронами с восьмимиллиметровой картечью. Василиос называл эту двустволку, о которой на островах ходили легенды, «Большая Берта». Огневая мощь ее двух стволов была вполне сравнима с небольшой вертлюжной пушкой, что в свое время устанавливались на торговых судах для защиты от пиратов. Василиос ни от кого не скрывал,