Шпионский тайник. Питер Джеймс

минимум пять. Но столько обычно не дают. Четырнадцать, пятнадцать, может быть, меньше. Двенадцать. Нехорошо это, героин. – Он снова похлопал себя по колену. – Убийство – очень плохо. Очень. Гильотина у них до сих пор работает. Правда, редко. Дают обычно пожизненный. Пожизненный во Франции – это долго. Двадцать лет. Может, тридцать. Плохо.

      Он замолчал. Надолго. Странно, но я немного успокоился. Мне уже не было так страшно, как во все предыдущие дни проклятой недели. Присутствие этого чудака действовало успокаивающе.

      Но потом все началось снова. Поднялось, выворачивая наизнанку желудок. Я влип по-настоящему. И это настоящая тюрьма, а я – настоящий преступник. Школа кончилась, меня уже не поставят в угол и не высекут розгами за плохое поведение. Я не в Сандхерсте, где мне устроили головомойку за снос макета танка перед инспекционным визитом фельдмаршала. Я – наркокурьер и убийца. Суд определит мое будущее, и меня отправят за решетку едва ли не до старости. Внутри у меня все дрожало от страха, и чувства к Уэзерби накатывали волнами любви и ненависти. Ненависти за то, что это из-за него я оказался здесь, а любви – потому что он представлял собой надежду. Должен был представлять.

      – Помогите мне.

      Уэзерби сунул руки в карманы плаща. Втянул щеки. Чмокнул.

      – Плохое место для молодого человека. Никуда не годное.