И Ульрих затаил злобу даже на этот Совет, решив «примерно наказать» его деятелей за их убеждения. По мнению членов Совета, преступник в последние времена стал ценнее жертвы, так как любой маньяк, убивший десятки человек, оставался жить, пусть и за решеткой (хотя условия содержания преступника в тюрьме заметно улучшились со времен последней революции), в то время как его жертв воскресить было уже невозможно. В Соединенных Штатах Америки высшей мерой наказания по-прежнему была смертная казнь, да и в южноазиатских странах тоже. Европа же отстаивала свои позиции, позиции «гуманизма и терпимости», из-за чего пережила не один разгул преступности и уже склонялась к тому, что «терпимость имеет пределы».
Ульрих готов был серьезно поговорить и с европейскими носителями идей ужесточения наказаний, поскольку боялся смерти до судорог и свято верил в «светлые головы гуманистов-правозащитников», игравших на его стороне. Прикидываясь агнцем, жаждущим жить по человеческим законам, он возненавидел духовника тюрьмы, который изо дня в день вдалбливал в головы арестантов азбуку Нового Евангелия: «Не существует господствующей расы. Не существует величайшей нации. Не существует истинной религии. Не существует совершенной философии». Этого человека Хорст решил после своего условно-досрочного освобождения мучить долго и жестоко.
Седьмого мая в одиннадцать часов утра по местному времени он впервые глянул на ганноверскую тюрьму со стороны, как турист, толпы которых действительно осматривали это гигантское здание как некую достопримечательность. Сознание на несколько секунд поплыло, будто Ульрих хлебнул алкоголя, о котором мечтал двадцать пять лет.
Сопровождавший его опекун заботливо поддержал бывшего узника тюрьмы под локоть:
– Вам плохо?
Ульрих, смахнув с ресниц слезу, выдернул локоть. Потом, вспомнив созданный им для судей имидж «изменившегося духовно» человека, виновато поклонился опекуну:
– Простите… свежий ветер… голова закружилась…
Он огляделся.
Площадь напротив стены здания, похожего на старинную крепость, пестрела всеми цветами радуги: гостей Ганновера приносили и уносили десятки разнокалиберных аэробусов, и, казалось, здесь располагается знаменитейший древний собор, а не специально сконструированное узилище для содержания особо опасных преступников.
Ульриха никто не встречал. Да он и не ждал никого, зная отношение родни к его судьбе. За двадцать пять лет ни один родственник не посетил его в тюрьме, кроме матери, что послужило дополнительной причиной разгорающихся в душе страстей. Родственников он тоже решил не щадить, в особенности деда Селима фон Хорста,