– Боится она твоих собак, если она – лиса!.. Да зверь об себе все решительно знает, если ты хочешь понимать. Например, лиса… Она за людями все замечает, сколько лет возле них жимши. Нешто, ты думаешь, она не знает, что летом на нее охоты нет, как у нее мех лезет и никуда он ни к черту не годен? Зна-а-ет! Нешто, ты думаешь, не знает лиса, что мясо у ней вонючее до такой степени, что никто его жрать не согласится? Зна-а-ет, брат!.. А кроме того, ведь у ней же лисята теперь возле норы ее ждут – корми нас! Как ей к ним показаться без курицы в зубах? Вот через это она теперь и храбрая, лиса…
Гуньков помолчал немного и добавил:
– Что касается волков, то они готовы верст за пятнадцать бежать от своего логова, только бы как-нибудь по нечаянности близко к себе какую живность не задрать. Волк, он всех телят, всех овец, всех жеребят возле свово логова наперечет знает, а только нипочем не тронет: поклацает на них зубами, шерсть в дыбки подымет, а потом тут же ходу скорей. Почему это? Зна-а-ет, что чуть он проштрафится, то тут ему и погибель, а всему его выводку тоже конец. А верст за пятнадцать, за двадцать набедокурит, поди его ищи-свищи.
Когда Петя после встречи с самим Ренненкампфом вернулся в роту, первый, кто узнал от него, что он должен идти под арест на гарнизонную гауптвахту, был Гуньков, который как раз тогда был дневальным.
Он ударил себя обеими руками по бедрам в знак удивления и протянул горестно:
– Ну что ты скажешь!.. Диви бы наш брат, серый, а то… – И он кивнул на серебряный значок и добавил с большим сожалением: – Ну, на гарнизонной там такие артисты сидят, что вы уж лучше это свое отличие дежурному или там начальнику караула на сохранение сдайте, а то с ним проститесь.
И он же первый увидел его снова, когда его выпустили, и был явно обрадован тем, что он цел и что при нем, как и прежде, его отличие – никто не спер.
Между тем дядька Пети, из-за него пострадавший, так как ротный командир поставил его на два часа под ружье, – мрачно предсказывал, что недосиженное на гауптвахте он, Петя, еще отсидит со временем.
– Раз ежли сам командующий войсками на вас за необразованность вашу наложил свое взыскание, то как же могут его отменить? – глядя в упор, говорил он вполне убежденно.
– Да ведь в поход идем, – пытался ему втолковать Петя, но дядька был непреклонен:
– Поход – это сюда не относится! Поход своим чередом, а взыскание такого начальства – своим. Здесь, в городе Вильне, не пришлось ежли отсидеть – в другом каком городе отсидите.
– Не иначе как в каком-нибудь немецком, – помог ему Петя.
– А хотя бы ж и в немецком, – не смущаясь, повторил дядька. – Во-первых, он тогда не будет немецкий, а наш, а во-вторых, немецкие губвахты еще почище наших, это уж кого угодно из господ офицеров спросите.
– А если война в скором времени окончится? – спросил его Петя.
Однако и этот каверзный вопрос не поставил упрямого ефрейтора в тупик – он думал над ним не больше трех моментов и ответил решительно:
– Все одно, пропасть не должно: война ежли кончится, опосля войны досидите.
Рассмотреть