– А что же должна была сделать полиция, если грабеж был произведен кем угодно, хотя бы и вашим сыном, на улице, как-то очень дерзко, может быть даже среди бела дня, а? – спросил Савчук, приглядываясь к Красовицкому. – Какая тут была допущена, по-вашему, ошибка со стороны полиции и превышение власти?
– Нелепо это! – выкрикнул Красовицкий. – Что же, мой сын – из подонков общества, а не из культурной семьи? Чему же его учили в реальном училище семь лет, а? Грабежу, а?
– Действительно, это что-то странно, – заметил Кашнев. – Не вяжется со здравым смыслом.
– Вот! Вот именно – «не вяжется»! Я об этом и говорю, что не вяжется! – почувствовав поддержку себе, подхватил слова Кашнева Красовицкий.
Но Савчук, проницательно глядя на своего помощника, сказал:
– Раз вам кажется, что «не вяжется», вот и займитесь этим делом, Дмитрий Петрович! Главное, конечно, протокол: в чем суть преступления, при каких обстоятельствах задержан и прочее… А я, – обратился он к Красовицкому, – прошу извинения, занят свыше головы! – И даже показал при этом рукою, насколько именно свыше, – чтобы лично взяться за такое дело.
Кашнева же, напротив, разогрел убитый вид Красовицкого и его убеждение в невиновности сына. Он подумал даже: «Может быть, просто школьничество, отнял что-нибудь у товарища-одноклассника. Проступок, конечно, но не грабеж, тем более что на улице и днем».
Он как-то непосредственно с этого реалиста Адриана Красовицкого перенесся мысленно к своему Феде, который пока еще только разламывал разномастных лошадок из папье-маше, установленных на аккуратных дощечках с колесиками, а в восемнадцать лет, когда станет гимназистом восьмого класса, вдруг вздумает отнять у товарища, возвращаясь с ним из класса, какую-нибудь книгу, или лупу, или пачку папирос фабрики Лаферм, – и вот тебе это же будет грабеж и за это – в тюрьму и, конечно, неизбежное исключение из последнего класса.
Однако дело оказалось гораздо серьезнее, чем он думал.
Реалист Адриан Красовицкий, одетый в свою форменную шинель, в фуражке с желтым кантом и медным гербом, оказался почему-то, к великому изумлению Кашнева, не в стенах своего училища, а в городском банке, куда не принес никакого вклада и где ничего не надо было ему получать. Он подходил то к одному окошку, то к другому, но чаще всего останавливался около окошка кассира, выдававшего деньги по проверенным чекам, вид он имел при этом вполне беспечный и пробыл в банке недолго: он вышел вслед за пожилой дамой, получившей по чеку и спрятавшей в свой ридикюль довольно большую на вид пачку денег.
Банк помещался на втором этаже. На широкой чугунной лестнице, по которой медленно спускалась полная пожилая дама, ее нагнал Адриан Красовицкий, изо всей силы ударил ее сверху кулаком по голове и, когда она, охнув, упала на ступеньки, вырвал из ее руки