Дез’ре заставила их бродить по архипелагу целый день.
– Мы должны быть в гуще людей, – объясняла она. – Должны стать для них песней. Напоминанием о том, что боги их не оставили, что они не спят.
Они заходили в небольшие поселки Баттизьена, церемонно шествовали по улицам – Радетельница пришла к нам! – Дез’ре хватала женщин за локти и врывалась в их дома: «ПОКАЖИТЕ МНЕ ВАШИХ ЖЕНЩИН!» Она отпихивала в сторону мужчин, которые кичливо выпячивали грудь и прикрывали промежность, а она им: «Нечего тыкать в меня грудью, парень, ты же знаешь, моя-то получше будет. ПОКАЖИТЕ МНЕ ВАШИХ ЖЕНЩИН!» С этими словами она расшвыривала детишек и коз и внезапно останавливалась в дверях какой-нибудь убогой кухни.
– Ну, сестрица, что ты тут готовишь вкусненькое?
Потом она стирала с губ крошки банановой запеканки – что-то вроде маисового пудинга, совала ложку в кипящую кастрюльку, проделывая все это с бесстыдными ужимками и улюлюканьем. Но как же домохозяйки ее обожали! Они обменивались с ней шуточками и поддакивали. А он безмятежно стоял позади толпы, возвышаясь над всеми и наблюдая, как люди возбужденно взмахивали кулаками и радовались визиту радетельницы. Энтали наконец-то отошла от первоначального шока и даже осмелилась весело хлопнуть его по спине. А он попытался улыбнуться в ответ, хотя на душе у него было совсем невесело. И вот таким тебе придется когда-нибудь стать? Как Дез’ре, которая раздавала указания направо и налево, а потом поманила бородатого красавчика Доминика, который не забыл захватить свои ножи, и представила его всем: «Вот глядите, это мой аколит, у него уверенная рука!» При этом блудливо подмигнула. А Доминик игриво осклабился. И с чего это он так осмелел?
Дез’ре кокетливо прошептала:
– Сестрица, покажи-ка мне, как ты умудряешься так мелко размалывать перец, да как быстро ты это делаешь, а, девочка?
И все это время ее юркие пальцы залезали то в одну кастрюлю, то в другую, и – опля! – в мгновение ока в меню Дез’ре появлялся новый вкус или новое блюдо.
Она была искусной воровкой.
Люди прекрасно знали все эти байки. О радетелях, которые готовили еду не из любви или ради славы, а ради выгоды и из гордыни. Каждый приносил свои грехи к себе на кухню.
Только не он.
Когда много лет спустя его стали называть радетелем, он каждый месяц совершал обход, выбираясь из дома по наущению Найи, чувствуя, будто слово «радетель» выбито на его спине как тавро, как свербящая рана. Но теперь, конечно, он был куда увереннее в себе. Старше. Но он не мог заявлять об этом во всеуслышанье. «Выпендрежник» – так отзывались о нем деревенские жители. Его «Стихотворное древо» и еду, что там подавали, они считали «выпендрежем», имея в виду, что и в заведении, и в меню все чересчур шикарно и затейливо. Его восхищала их спесивость.
– Вам доводилось есть блюда Завьера Редчуза? Боги всемилостивые, да этот парень умеет готовить!
– Хочу попробовать приготовить так же, как ты, брат,