К тому же, годы понеслись почему-то бешеным галопом, в то время как в детстве и в молодости дни еле тянулись. Не успевала я оглянуться, как проносилась очередная невыносимая по тяжести бытовых условий зима. Летом было чуть легче, но я вообще не замечала, как оно переходило в осеннюю непогоду. Так и к могиле можно было прискакать, не успевая осмыслить, за что ж страдаю-то, за какие-такие тайные грехи?
Да, был один крупный грех. Я была закоренелой мизантропкой, и неважно, что многим делала хорошее в силу тряпичности натуры и гуманного воспитания (внушали в детстве, что нельзя проходить мимо страждущего, если можешь чем-то помочь). Но если посмотреть объективно – не лицемерят ли, опять же, те, кто привык петь сладкую песню о безмерной любви к человечеству? А на деле все эти словеса всегда оказывались полным враньём и показухой и говорились лишь для того, чтобы под их прикрытием как следует обстричь развесившее уши и попавшееся на нехитрую приманку наивное сборище, сбежавшееся послушать очередного благодетеля, коих в истории было не счесть…
Я очень поздно поняла, что человек – существо крайне непостоянное. Я-то, общаясь с кем-нибудь, вкладывала в это общение всю себя и ждала от другого того же самого. Ничуть не бывало – противоположная сторона давала мне ровно столько, сколько нужно было ей в соответствии с теми намерениями, которые она испытывала по отношению ко мне. Проще говоря, люди не относились всерьёз к моим чувствам. Да и ценят всегда только то, что достаётся с большим трудом, а не само плывёт в твои руки.
И всeго лишь однажды мне выпало много лет общаться с женщиной, которая мной прямо-таки восхищалась (что не мешало ей сурово меня отчитывать за какие-нибудь с её точки зрения проступки). Например, она считала, что я замечательно умею излагать свои мысли на бумаге. Тогда ведь ещё не был изобретён интернет, и все писали друг другу обыкновенные письма, которые шли до адресата чёрт знает сколько времени – иногда даже по полмесяца (а мы одно время жили в разных городах и часто писали друг другу).
Или, когда мы вместе посещали филармонию, она, видя, как я лихо разбираюсь в стилях исполнения, каждый раз укоряла меня за то, что я в силу своей природной лени не стала профессиональным музыкантом или, на худой конец, музыкальным критиком…
Она была гораздо старше меня, и эта дружба больше напоминала опеку неопытного младшего более опытным и умудрённым в жизни старшим. Мне, конечно, было дико приятно её восхищение – ведь она сама была далеко не ординарным человеком. Даже, наверное, уникальным по многим своим интеллектуальным и человеческим параметрам. Будучи инженером-корабелом, она блестяще разбиралась в искусстве – была большим знатоком литературы и поэзии, а уж про музыку и говорить нечего… И самое главное: она