1996 год 24 Июня
Маленькая девочка грустно сидела на провисшей пружинной койке и болтала тонкими ножками. Вот уже третий день, как люди в белых халатах привезли её сюда и заперли в тесной каморке. Единственной вещью, что позволили взять с собой Маше, был любимый плюшевый медведь. И теперь они с мишкой уныло пялялись друг на друга, едва сдерживая слёзы обиды. Где же папа? Почему он до сих пор не пришёл за ней? Маму забрали в больницу ещё раньше, а затем приехали и за ней. Папа сначала удивился, не понимая, зачем они снова явились, но врачи что-то долго запальчиво ему объясняли, и он почему-то заплакал. Девочка ничего не понимала, она испуганными глазёнками таращилась на встревоженных людей в белых халатах и марлевых масках на пол лица, цепляясь тонкими пальчиками за папину вспотевшую ладонь.
Вместе с воспоминаниями пришла и душевная боль. Что с мамой теперь, Маша не знала, а угрюмые люди упрямо молчали.
Дверь скрипнула, и, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, в палату вошла полная нянечка в неизменной марлевой повязке. Маленькие глазки женщины тревожно вспыхнули, Маша встрепенулась и хотела было подойти к ней, но та резко шарахнулась от девочки, как от прокаженной, и, спешно поставив тарелку с едой на стол, торопливо скрылась за дверью. Мышка и не удивилась, она просто в который раз убедилась, что её почему-то боятся. Она это заметила ещё тогда, когда её только привезли такие же испуганные люди, закутанные в марлю. По их хмурым лицам и бегающим глазкам, по осторожным брезгливым касаниям трясущимися руками в резиновых перчатках. По тому, как торопливо и неловко они взяли у неё анализы и, пряча тревожные взгляды, покинули комнату, она поняла, что она тут изгой и привычная жизнь уже не вернётся. Больше её молчаливые мучители не появлялись.
В глазах вновь защипала влага. Маша была всего лишь ребёнком, маленькой невинной девочкой, которая очень скучает по маме и папе. И пусть, по словам родителей, она не по годам умная и должна слушаться взрослых, всё же иногда ей хотелось просто завыть белугой, как капризному ребёнку, как раненому волку, в одиночестве смотрящему на большую и такую бесконечно далекую луну. Такую далёкую, как и мама сейчас.
Но вместо этого Маша грустно вздохнула и, упрямо стиснув зубы, уселась за стол. Есть не хотелось. Хотелось кричать, плакать и колотить кулаками в стекло, но мама всегда говорила, что Маша уже взрослая, а большие девочки так себя не ведут и, конечно, не плачут. Вот Мышка и сдерживалась изо всех сил, ведь ей уже полных четыре года. Девочка взяла ложку и отправила в рот склизкую ненавистную кашу, даже не поморщившись.
1996 год 3 Июля
Оставив